Помочь сайту
Поздравления
Клятва Гиппократа
3 апреля 2015 -
Алексей Курганов
- Не хочу! – клокотало-сипело-стонало в широкой, толчками вздымающейся и тут же бессильно спадающей груди – Жить! Жить! Жи-и-ить!
Жить оставалось пять минут и тридцать три секунды. Именно эти цифры – пять и тридцать три – увидел Салават, войдя в палату. Через мгновение экран ЭСИВа – электронного счетчика индивидуального времени – потускнел, затем через короткое время снова вспыхнул сочно-зеленым светом и на экране появились новые цифры – пять и ноль. Ровно пять минут…
Вообще, ЭСИВ был неплохой штукой. Да что значит «неплохой»? Замечательной! Программа оказалась самым настоящим прорывом в медицине, психологии, философии, стала самым эффективным решением девяноста девяти процентов всех житейских проблем! Только одно, если не принижало (конечно, нет!), но несколько п р и з е м л я л о ее значимость : как сказал в прошлом веке один из тогдашних видных политиков, хотели как лучше, а вышло как всегда. И опять: это «как всегда» совершенно не означает что плохо. Точнее сказать – не так хорошо, как ожидалось, но все- таки… А ведь сначала у очень многих прямо-таки закружились головы! Ещё бы: теперь достаточно было подключить индивидуальное передающее устройство (размером в булавочную головку), вживленное в твое тело в области левого соска, к АПИ - аппарату приема информации (таковыми сначала оснастили все поликлиники, потом вокзалы и порты, а сейчас будки АПИ можно встретить на каждом перекрестке), и совершенно беспошлинно на сочно-зеленом экране монитора можно было увидеть ряд цифр, постепенно убывающих слева направо – слева быстрее, справа – медленнее. Эти цифры показывали годы, месяцы, дни, часы, минуты и даже секунды оставшегося срока жизни подключившегося индивидуума. Да, это было необычно, непривычно и даже с этой самой непривычки жутковато, и люди в радостной горячке такого изобретения, выстраивались у мониторов в длинные очереди: кому же не интересно узнать, сколько тебе, лично тебе еще осталось топтать эту грешную землю, дышать, любить, просто смотреть на солнце. Чем-то эта процедура была сродни подсматриванием в замочную скважину, только на этот раз получалось так, что каждый подсматривал за самим собой. Впрочем, острота эмоций от такого с а м о п о д с м а т р и в а н и я была совсем не ниже традиционного шпионажа за соседями, а
понимание того, что наблюдаешь со стороны за самим же собой, придавало сей процедуре своеобразную пикантность.
Конечно, не обходилось и без инцидентов. Некоторые особо впечатлительные граждане впадали в истерику, а некоторые из них – в настоящее безумие, буйствовали или пытались покончить с собой самостоятельно, то есть до исчисления положенного срока. Такие случаи были заранее предусмотрены разработчиками Программы, и для таких пациентов также заблаговременно были выделены места в психиатрических лечебницах. Другие просто валились в обмороки, или, наоборот, сквернословили и хулиганили. Таких успокаивали специально выставленные у мониторов полицейские патрули (вышеназванные реакции также были спрогнозированы, и не являлись неожиданностью для разработчиков и внедрителей Программы). Появились и такие отчаянные головы, кто пытался воспрепятствовать этой, как они сами говорили, всеобщей, сродни наркотической, вакханалии. А если проще, то пытались портить, ломать и вообще крушить мониторы, объявляя их исчадием ада, ибо никому не позволено распоряжаться ни чьим будущим. Все во власти Бога, говорили такие «герои», но церковь молчала, власти правильно расценили это молчание как знак согласия, и «героев» начали преследовать, сажать в тюрьмы и психушки, порой просто уничтожать, ибо эти выскочки покусились на самое святое, что есть на земле – власть денег. Ведь именно деньги, именно их верховная власть, породили это уникальное изобретение. Благодаря Программе, человечество вошло в эпоху абсолютного рационализма, и теперь каждый, независимо от вероисповедания и уровня интеллекта, благодаря этим самым мониторным данным, мог спокойно рассчитать всю свою оставшуюся жизнь, грамотно распланировать все свои, вплоть до самых ничтожных, дела и поступки, чтобы спокойно, с чувством полностью выполненного (или, как шутили остряки, полностью выплаченного) долга покинуть земную юдоль.
Четыре минуты тридцать секунд – бесстрастно сообщил экран. Салават взглянул на ручные часы: четырнадцать двадцать пять. Он еще успеет пообедать…
Темп жизни в связи со стремительно набирающим обороты научно-техническим прогрессом тоже ускорился, подлаживался под этот прогресс. И неудивительно, что первыми, кому были вживлены датчики, были бизнесмены, политики, экономисты, финансисты, творческие личности. По мере расширения масштабов Программы ею постепенно охватывались все новые и новые социальные слои. Конечно, сыграли свою роль и Международный совет, давший «добро» на распространение Программы по всему земному шару, и все более расширяющееся промышленное производство датчиков, мониторов и прочих комплектующих приставок, и, конечно, оголтелая реклама. Иметь индивидуальный датчик стало модно, а ведь человек (молодцы психологи, они все точно рассчитали!) в основной
своей массе подобен вороне. Которая хватает все заметное, яркое, блестящее, модное, не задумываясь над полезностью того, что сумела схватить. Раньше считалось, что человек живет, подчиняясь трем основным инстинктам – пищевому, половому и самосохранения - и это мнение было догмой. И никто не то что на нее не покушался, но даже представить не мог такой кощунственной мысли. Программа же покусилась на третий инстинкт, самосохранения, самый, пожалуй, основной из основных ( ибо для чего питаться и размножаться, если не можешь себя уберечь, если всем миром правит запланированный р о к?). Покусилась – и одержала блестящую победу! Счетчики индивидуального времени ясно дали понять всем и каждому – твое время предопределено, и как ты ни старайся, как ни выкручивайся, ни защищайся-предохраняйся, от этих равнодушных цифр, что светятся на сочно-зеленом фоне, все равно никуда не скроешься.
Те, кто все же пытался брыкаться, вытащил на свет божий полузабытое слово «гитлеризм», но эта наивная попытка не увенчалась успехом хотя бы по той простой причине, что никто из ныне живущих уже и не знал, что оно означает. Человеческая память- короткая память, она редко фиксирует д е т а л и…Война, смерть, кровь, разрушения? Ну и что? Сколько уже и войн, и смертей, и разрушений произошло и постоянно происходит! Люди давно привыкли к ним, как хронический больной привыкает к постоянным уколам: неприятно, но что поделаешь…Да и Международный Совет, как всегда, соглашался, кивал, признавал, что слегка переборщил, но чтобы в таком грандиозном деле – да и без погрешностей… Там, в МС сидели умные люди, они раз и навсегда исключили из своего лексикона такое глупое слово – запретить. Запрещать никогда и ничего не нужно, это неразумно, от запретов и происходят все ошибки и недоразумения. Любой запрет - это, в конце концов, нарушение Прав человека и всех существующих мировых конституций.
Нет, слушать надо абсолютно всех. И соглашаться тоже абсолютно со всеми. А вот поступать… Поступать, это понятно, нужно по-своему. Для того они, сильные мира сего, собственно, и организовали весь этот театр под названием Международный Совет, эМ эС… Тактика и стратегия этой всесильной организации были безупречными: слушай, кивай, улыбайся - а сам в это время наводи справки и нейтрализуй наиболее воинственных крикунов: кого деньгами, кого – повышением по службе, кого – бесплатной операцией по омолаживанию. Человек слаб, и имя его – мерзость и пакость, ибо и зачат он во грехе и весь путь его – от пеленки зловонной до смердящего савана… А для самых непримиримых, самых строптивых и неподкупных существует служба международной безопасности и далекие пустынные острова в Архипелаге…
- Жи-и-ить! – опять разорвал тишину дикий крик. Салават вздрогнул, машинально глянул на экран. Четыре минуты… Ну вот и все, подумал отстраненно-спокойно, как человек, ежедневно по роду службы
сталкивающийся с подобными ситуациями здесь, в стенах Хирургического Центра. Четыре минуты. Двести сорок секунд. Вся жизнь лежащего на кровати человека теперь умещается в этих безжалостно тающих секундах… Салават повернулся к двери и тут же почувствовал легкий толчок в спину. Даже не толчок – прикосновение маленькой, как у ребенка, теплой и мягкой ладони. Он быстро оглянулся. Нет, почудилось, никого, кроме этого несчастного... И этих цифр. Теперь уже три пятьдесят… Он машинально одернул халат – старший хирург, эта должность обязывает к спокойствию и опрятности. Шагнул за порог - и снова эта маленькая теплая ладошка на спине… Да что за черт? Нервы сдают? Вполне возможно, ведь только позавчера прилетел из зоны боевых действий. Насмотрелся, как говорится, на всю красу миротворческой операции… А еще считал, что привык ко всему и удивить его уже ничем невозможно. Хвастун… Так, время – три тридцать. Нет, уже двадцать семь…Можно звать его родственников…
Выйдя в бесконечно длинный коридор, Салават, наверное, впервые за время работы в Центре ( а это не год, и не два – целых восемь) подумал, а почему здесь всегда так мало людей. Это было тем более непонятно, что и персонала, и самих больных в Центре всегда хватало: все более растущая преступность, всевозможные катастрофы, от техногенных до экологических, большие и малые войны – весь этот безжалостный молох постоянно поставлял сюда все новых и новых раненых, обожженных или, наоборот, обмороженных и вообще травмированных. Работы здесь всегда хватало, нередко приходилось разворачивать даже дополнительные хирургические модули, и все равно - в Центре всегда было пусто. Пусто в коридорах, в этих многокилометровых трубках из металла, стекла и пластика, опутанных немыслимым количеством удавов-проводов. Пусто было в шикарных огромных холлах, на переходах, на лестницах, на многочисленных промежуточных площадках. Везде пусто, везде пустота. Правильно сказано: окружающий мир формирует мировоззрение, поэтому и в его, Салавата, душу как-то постепенно-незаметно, по змеиному, заползла эта пугающая пустота, и в те минуты, когда он это осознавал, ему становилось очень тоскливо и одиноко. Нет, внешне это было незаметно, и все у него внешне было хорошо: прекрасный хирург, его уважают и ценят, он – постоянный участник международных семинаров, один из ведущих консультантов Международного Совета. Обеспеченный человек и примерный семьянин, красавица и умница жена, трое сыновей, тоже красивых и тоже умных. Шикарная квартира, дача, три машины, счет в серьезном банке… Он вдруг почувствовал, что ему не хватает воздуха. Странно: кондиционеры работают - и духота. Липкая, противная, мешающая думать… Нет, все равно что-то не то! Не то! И при чем тут профессионализм? Не понимаю, не понимаю! Раньше, много раньше, сто, двести, может больше лет назад все врачи давали клятву…Ведь помнил же как он называется…Старомодное слово и такое же старомодное понятие – клятва… Всего- навсего пусть торжественные, но все
же слова… Но ведь зачем-то клялись! Зачем? Кому? И что толку-то? Люди как гибли, так и гибнут, смертность растет, естественная рождаемость падает, приходится модулировать и искусственно выращивать белковые суррогаты, а это уже не люди, хотя анатомически и физиологически – стопроцентное совпадение…Что же так душно- то? Войны не прекращаются, природа гибнет, люди деградируют и физически, и нравственно…Куда мы себя загнали? В тупик? Может быть, этот тупик и есть все эти супертехнологии, все эти ЭСИВы, мониторы, все эти Программы?
Вспомнил – Гиппократа! Да, клятва Гиппократа! Была такая! А может, и есть? Ведь дело не только в словах, слова – пустое, эфемерность, просто звук…Но ведь было в этой клятве что-то такое, во имя чего существовала да и сейчас, несмотря на засилие бездушных медицинских технологий, существует медицина сострадательная, человеколюбивая, ж и в а я! Боже мой, да откройте хоть кто-нибудь окно или форточку!
Где-то далеко-далеко плакала женщина. Откуда здесь женщина? Он осторожно открыл глаза. Прямо пред собой увидел дублирующий экран палатного ЭСИВа с двумя неподвижными нулями. Все правильно – это ЕГО нули… Он поднялся на локтях в кровати, повернулся к двери, осторожно потянул на себя больничное одеяло. Врач неподвижно лежал на полу. Зачем, устало подумал он. Молодой, здоровый, жить да радоваться… А он был обречен: размочаленные автоматной очередью кишечник и печень работали из последних сил и сегодня должны были окончательно исчерпать отпущенный им жизнью ресурс. На него уже все махнули рукой и не скрывали этого даже перед ним самим: не жилец, с такими ранами не выживают, смирись, парень…И он смирился, и часами бездумно-безумно, словно со стороны смотрел на экран, где равнодушным мельканием цифр ему подписывался смертный приговор…
Зачем врач поменялся с ним датчиком? Все- таки странные люди, эти врачи… Ведь еще бы пол-минуты… А тот ворвался в палату, рывком перевернул его на бок, полоснул электроскальпелем по его умирающему телу, сорвал халат с себя, провел скальпелем по левой стороне груди…Даже успел поставить ему две фиксирующие уже свой датчик скобки…И упал, как-то странно улыбаясь. Только успел шепнуть что-то про какую-то клятву. Что это за клятва – он не разобрал…И умер… Нет, странно, странно… Раньше, очень давно, сто, может, больше лет назад случалось такое… Он видел в старой хронике: чтобы спасти тяжело больных, другие люди отдавали свои кровь, костный мозг, почки, глаза… Но ведь это было давно, когда еще не было таких мощных, на промышленном уровне, медицинских технологий… Милосердие! Да, это называлось милосердие! Но какой в нем смысл? Красивое слово, не более - а законы Природы суровы и вечны, и продолжительность жизни (правда, сейчас говорят более правильно, более
научно точно– функционирования белкового субстанции) каждого индивидуума просчитана с первых мгновений его появления на свет. И не зря Международный Совет принял решение об обязательном вшивании всем жителям планеты контролирующих датчиков. Все было просчитано до самых мелких мелочей: если в положенный срок не умрешь ты, то кто-то обязательно должен умереть вместо тебя. Закон сохранения энергии, и никому не дано его опровергнуть. Да и он был уверен, что нет таких чудаков, которые могут пожертвовать своей жизнью ради спасения жизни другого. Оказывается, он был не прав - один остался. Вот он, на полу. И какая-то светлая улыбка застыла на его моментально обескровившихся губах. Словно перед самой смертью человек понял что-то очень-очень важное, словно перед ним открылся какой-то главный с м ы с л. Такой, за который и жизнь отдать не жалко… Что понял? Клятву? Какую? Разве за слова можно отдавать самое дорогое, что у тебя есть?
Женский плач внезапно прекратился. Он поднял голову и увидел жену. Она смотрела широко раскрытыми глазами и. казалось, его не узнавала. Потом ее губы мелко, плаксиво задрожали и одновременно, словно защищаясь и не веря, она умоляюще вытянула перед собой руки.
-Ты…
Он поднялся, закрыл дверь, и, заслонив собой тело Салавата, ответил глухим, моментально севшим голосом:
-Да, это я…
-Нет, – и что-то тревожное мелькнуло на ее лице. – Так не бывает.
-Так бывает, - сказал он все так же глухо. – Редко, но бывает. Они ошиблись в диагнозе…
Жить оставалось пять минут и тридцать три секунды. Именно эти цифры – пять и тридцать три – увидел Салават, войдя в палату. Через мгновение экран ЭСИВа – электронного счетчика индивидуального времени – потускнел, затем через короткое время снова вспыхнул сочно-зеленым светом и на экране появились новые цифры – пять и ноль. Ровно пять минут…
Вообще, ЭСИВ был неплохой штукой. Да что значит «неплохой»? Замечательной! Программа оказалась самым настоящим прорывом в медицине, психологии, философии, стала самым эффективным решением девяноста девяти процентов всех житейских проблем! Только одно, если не принижало (конечно, нет!), но несколько п р и з е м л я л о ее значимость : как сказал в прошлом веке один из тогдашних видных политиков, хотели как лучше, а вышло как всегда. И опять: это «как всегда» совершенно не означает что плохо. Точнее сказать – не так хорошо, как ожидалось, но все- таки… А ведь сначала у очень многих прямо-таки закружились головы! Ещё бы: теперь достаточно было подключить индивидуальное передающее устройство (размером в булавочную головку), вживленное в твое тело в области левого соска, к АПИ - аппарату приема информации (таковыми сначала оснастили все поликлиники, потом вокзалы и порты, а сейчас будки АПИ можно встретить на каждом перекрестке), и совершенно беспошлинно на сочно-зеленом экране монитора можно было увидеть ряд цифр, постепенно убывающих слева направо – слева быстрее, справа – медленнее. Эти цифры показывали годы, месяцы, дни, часы, минуты и даже секунды оставшегося срока жизни подключившегося индивидуума. Да, это было необычно, непривычно и даже с этой самой непривычки жутковато, и люди в радостной горячке такого изобретения, выстраивались у мониторов в длинные очереди: кому же не интересно узнать, сколько тебе, лично тебе еще осталось топтать эту грешную землю, дышать, любить, просто смотреть на солнце. Чем-то эта процедура была сродни подсматриванием в замочную скважину, только на этот раз получалось так, что каждый подсматривал за самим собой. Впрочем, острота эмоций от такого с а м о п о д с м а т р и в а н и я была совсем не ниже традиционного шпионажа за соседями, а
понимание того, что наблюдаешь со стороны за самим же собой, придавало сей процедуре своеобразную пикантность.
Конечно, не обходилось и без инцидентов. Некоторые особо впечатлительные граждане впадали в истерику, а некоторые из них – в настоящее безумие, буйствовали или пытались покончить с собой самостоятельно, то есть до исчисления положенного срока. Такие случаи были заранее предусмотрены разработчиками Программы, и для таких пациентов также заблаговременно были выделены места в психиатрических лечебницах. Другие просто валились в обмороки, или, наоборот, сквернословили и хулиганили. Таких успокаивали специально выставленные у мониторов полицейские патрули (вышеназванные реакции также были спрогнозированы, и не являлись неожиданностью для разработчиков и внедрителей Программы). Появились и такие отчаянные головы, кто пытался воспрепятствовать этой, как они сами говорили, всеобщей, сродни наркотической, вакханалии. А если проще, то пытались портить, ломать и вообще крушить мониторы, объявляя их исчадием ада, ибо никому не позволено распоряжаться ни чьим будущим. Все во власти Бога, говорили такие «герои», но церковь молчала, власти правильно расценили это молчание как знак согласия, и «героев» начали преследовать, сажать в тюрьмы и психушки, порой просто уничтожать, ибо эти выскочки покусились на самое святое, что есть на земле – власть денег. Ведь именно деньги, именно их верховная власть, породили это уникальное изобретение. Благодаря Программе, человечество вошло в эпоху абсолютного рационализма, и теперь каждый, независимо от вероисповедания и уровня интеллекта, благодаря этим самым мониторным данным, мог спокойно рассчитать всю свою оставшуюся жизнь, грамотно распланировать все свои, вплоть до самых ничтожных, дела и поступки, чтобы спокойно, с чувством полностью выполненного (или, как шутили остряки, полностью выплаченного) долга покинуть земную юдоль.
Четыре минуты тридцать секунд – бесстрастно сообщил экран. Салават взглянул на ручные часы: четырнадцать двадцать пять. Он еще успеет пообедать…
Темп жизни в связи со стремительно набирающим обороты научно-техническим прогрессом тоже ускорился, подлаживался под этот прогресс. И неудивительно, что первыми, кому были вживлены датчики, были бизнесмены, политики, экономисты, финансисты, творческие личности. По мере расширения масштабов Программы ею постепенно охватывались все новые и новые социальные слои. Конечно, сыграли свою роль и Международный совет, давший «добро» на распространение Программы по всему земному шару, и все более расширяющееся промышленное производство датчиков, мониторов и прочих комплектующих приставок, и, конечно, оголтелая реклама. Иметь индивидуальный датчик стало модно, а ведь человек (молодцы психологи, они все точно рассчитали!) в основной
своей массе подобен вороне. Которая хватает все заметное, яркое, блестящее, модное, не задумываясь над полезностью того, что сумела схватить. Раньше считалось, что человек живет, подчиняясь трем основным инстинктам – пищевому, половому и самосохранения - и это мнение было догмой. И никто не то что на нее не покушался, но даже представить не мог такой кощунственной мысли. Программа же покусилась на третий инстинкт, самосохранения, самый, пожалуй, основной из основных ( ибо для чего питаться и размножаться, если не можешь себя уберечь, если всем миром правит запланированный р о к?). Покусилась – и одержала блестящую победу! Счетчики индивидуального времени ясно дали понять всем и каждому – твое время предопределено, и как ты ни старайся, как ни выкручивайся, ни защищайся-предохраняйся, от этих равнодушных цифр, что светятся на сочно-зеленом фоне, все равно никуда не скроешься.
Те, кто все же пытался брыкаться, вытащил на свет божий полузабытое слово «гитлеризм», но эта наивная попытка не увенчалась успехом хотя бы по той простой причине, что никто из ныне живущих уже и не знал, что оно означает. Человеческая память- короткая память, она редко фиксирует д е т а л и…Война, смерть, кровь, разрушения? Ну и что? Сколько уже и войн, и смертей, и разрушений произошло и постоянно происходит! Люди давно привыкли к ним, как хронический больной привыкает к постоянным уколам: неприятно, но что поделаешь…Да и Международный Совет, как всегда, соглашался, кивал, признавал, что слегка переборщил, но чтобы в таком грандиозном деле – да и без погрешностей… Там, в МС сидели умные люди, они раз и навсегда исключили из своего лексикона такое глупое слово – запретить. Запрещать никогда и ничего не нужно, это неразумно, от запретов и происходят все ошибки и недоразумения. Любой запрет - это, в конце концов, нарушение Прав человека и всех существующих мировых конституций.
Нет, слушать надо абсолютно всех. И соглашаться тоже абсолютно со всеми. А вот поступать… Поступать, это понятно, нужно по-своему. Для того они, сильные мира сего, собственно, и организовали весь этот театр под названием Международный Совет, эМ эС… Тактика и стратегия этой всесильной организации были безупречными: слушай, кивай, улыбайся - а сам в это время наводи справки и нейтрализуй наиболее воинственных крикунов: кого деньгами, кого – повышением по службе, кого – бесплатной операцией по омолаживанию. Человек слаб, и имя его – мерзость и пакость, ибо и зачат он во грехе и весь путь его – от пеленки зловонной до смердящего савана… А для самых непримиримых, самых строптивых и неподкупных существует служба международной безопасности и далекие пустынные острова в Архипелаге…
- Жи-и-ить! – опять разорвал тишину дикий крик. Салават вздрогнул, машинально глянул на экран. Четыре минуты… Ну вот и все, подумал отстраненно-спокойно, как человек, ежедневно по роду службы
сталкивающийся с подобными ситуациями здесь, в стенах Хирургического Центра. Четыре минуты. Двести сорок секунд. Вся жизнь лежащего на кровати человека теперь умещается в этих безжалостно тающих секундах… Салават повернулся к двери и тут же почувствовал легкий толчок в спину. Даже не толчок – прикосновение маленькой, как у ребенка, теплой и мягкой ладони. Он быстро оглянулся. Нет, почудилось, никого, кроме этого несчастного... И этих цифр. Теперь уже три пятьдесят… Он машинально одернул халат – старший хирург, эта должность обязывает к спокойствию и опрятности. Шагнул за порог - и снова эта маленькая теплая ладошка на спине… Да что за черт? Нервы сдают? Вполне возможно, ведь только позавчера прилетел из зоны боевых действий. Насмотрелся, как говорится, на всю красу миротворческой операции… А еще считал, что привык ко всему и удивить его уже ничем невозможно. Хвастун… Так, время – три тридцать. Нет, уже двадцать семь…Можно звать его родственников…
Выйдя в бесконечно длинный коридор, Салават, наверное, впервые за время работы в Центре ( а это не год, и не два – целых восемь) подумал, а почему здесь всегда так мало людей. Это было тем более непонятно, что и персонала, и самих больных в Центре всегда хватало: все более растущая преступность, всевозможные катастрофы, от техногенных до экологических, большие и малые войны – весь этот безжалостный молох постоянно поставлял сюда все новых и новых раненых, обожженных или, наоборот, обмороженных и вообще травмированных. Работы здесь всегда хватало, нередко приходилось разворачивать даже дополнительные хирургические модули, и все равно - в Центре всегда было пусто. Пусто в коридорах, в этих многокилометровых трубках из металла, стекла и пластика, опутанных немыслимым количеством удавов-проводов. Пусто было в шикарных огромных холлах, на переходах, на лестницах, на многочисленных промежуточных площадках. Везде пусто, везде пустота. Правильно сказано: окружающий мир формирует мировоззрение, поэтому и в его, Салавата, душу как-то постепенно-незаметно, по змеиному, заползла эта пугающая пустота, и в те минуты, когда он это осознавал, ему становилось очень тоскливо и одиноко. Нет, внешне это было незаметно, и все у него внешне было хорошо: прекрасный хирург, его уважают и ценят, он – постоянный участник международных семинаров, один из ведущих консультантов Международного Совета. Обеспеченный человек и примерный семьянин, красавица и умница жена, трое сыновей, тоже красивых и тоже умных. Шикарная квартира, дача, три машины, счет в серьезном банке… Он вдруг почувствовал, что ему не хватает воздуха. Странно: кондиционеры работают - и духота. Липкая, противная, мешающая думать… Нет, все равно что-то не то! Не то! И при чем тут профессионализм? Не понимаю, не понимаю! Раньше, много раньше, сто, двести, может больше лет назад все врачи давали клятву…Ведь помнил же как он называется…Старомодное слово и такое же старомодное понятие – клятва… Всего- навсего пусть торжественные, но все
же слова… Но ведь зачем-то клялись! Зачем? Кому? И что толку-то? Люди как гибли, так и гибнут, смертность растет, естественная рождаемость падает, приходится модулировать и искусственно выращивать белковые суррогаты, а это уже не люди, хотя анатомически и физиологически – стопроцентное совпадение…Что же так душно- то? Войны не прекращаются, природа гибнет, люди деградируют и физически, и нравственно…Куда мы себя загнали? В тупик? Может быть, этот тупик и есть все эти супертехнологии, все эти ЭСИВы, мониторы, все эти Программы?
Вспомнил – Гиппократа! Да, клятва Гиппократа! Была такая! А может, и есть? Ведь дело не только в словах, слова – пустое, эфемерность, просто звук…Но ведь было в этой клятве что-то такое, во имя чего существовала да и сейчас, несмотря на засилие бездушных медицинских технологий, существует медицина сострадательная, человеколюбивая, ж и в а я! Боже мой, да откройте хоть кто-нибудь окно или форточку!
Где-то далеко-далеко плакала женщина. Откуда здесь женщина? Он осторожно открыл глаза. Прямо пред собой увидел дублирующий экран палатного ЭСИВа с двумя неподвижными нулями. Все правильно – это ЕГО нули… Он поднялся на локтях в кровати, повернулся к двери, осторожно потянул на себя больничное одеяло. Врач неподвижно лежал на полу. Зачем, устало подумал он. Молодой, здоровый, жить да радоваться… А он был обречен: размочаленные автоматной очередью кишечник и печень работали из последних сил и сегодня должны были окончательно исчерпать отпущенный им жизнью ресурс. На него уже все махнули рукой и не скрывали этого даже перед ним самим: не жилец, с такими ранами не выживают, смирись, парень…И он смирился, и часами бездумно-безумно, словно со стороны смотрел на экран, где равнодушным мельканием цифр ему подписывался смертный приговор…
Зачем врач поменялся с ним датчиком? Все- таки странные люди, эти врачи… Ведь еще бы пол-минуты… А тот ворвался в палату, рывком перевернул его на бок, полоснул электроскальпелем по его умирающему телу, сорвал халат с себя, провел скальпелем по левой стороне груди…Даже успел поставить ему две фиксирующие уже свой датчик скобки…И упал, как-то странно улыбаясь. Только успел шепнуть что-то про какую-то клятву. Что это за клятва – он не разобрал…И умер… Нет, странно, странно… Раньше, очень давно, сто, может, больше лет назад случалось такое… Он видел в старой хронике: чтобы спасти тяжело больных, другие люди отдавали свои кровь, костный мозг, почки, глаза… Но ведь это было давно, когда еще не было таких мощных, на промышленном уровне, медицинских технологий… Милосердие! Да, это называлось милосердие! Но какой в нем смысл? Красивое слово, не более - а законы Природы суровы и вечны, и продолжительность жизни (правда, сейчас говорят более правильно, более
научно точно– функционирования белкового субстанции) каждого индивидуума просчитана с первых мгновений его появления на свет. И не зря Международный Совет принял решение об обязательном вшивании всем жителям планеты контролирующих датчиков. Все было просчитано до самых мелких мелочей: если в положенный срок не умрешь ты, то кто-то обязательно должен умереть вместо тебя. Закон сохранения энергии, и никому не дано его опровергнуть. Да и он был уверен, что нет таких чудаков, которые могут пожертвовать своей жизнью ради спасения жизни другого. Оказывается, он был не прав - один остался. Вот он, на полу. И какая-то светлая улыбка застыла на его моментально обескровившихся губах. Словно перед самой смертью человек понял что-то очень-очень важное, словно перед ним открылся какой-то главный с м ы с л. Такой, за который и жизнь отдать не жалко… Что понял? Клятву? Какую? Разве за слова можно отдавать самое дорогое, что у тебя есть?
Женский плач внезапно прекратился. Он поднял голову и увидел жену. Она смотрела широко раскрытыми глазами и. казалось, его не узнавала. Потом ее губы мелко, плаксиво задрожали и одновременно, словно защищаясь и не веря, она умоляюще вытянула перед собой руки.
-Ты…
Он поднялся, закрыл дверь, и, заслонив собой тело Салавата, ответил глухим, моментально севшим голосом:
-Да, это я…
-Нет, – и что-то тревожное мелькнуло на ее лице. – Так не бывает.
-Так бывает, - сказал он все так же глухо. – Редко, но бывает. Они ошиблись в диагнозе…
Рейтинг: +1
439 просмотров
Комментарии (0)
Нет комментариев. Ваш будет первым!