"Здравствуйте обязательно!" или Добрый мессир Воланд из Потылихи.

или Добрый мессир Воланд из Потылихи.

  С недавнего времени, как только в нашем микрорайоне под названием Потылиха появилось сразу два автобусных маршрута, связавших нас с центром города, мне стал встречаться очень интересный, и, я бы даже сказал, странный человек в поношенных джинсах и серой льняной рубахе, из-под которой проглядывала матросская тельняшка.
   Почти каждое утро мы вместе ним, почти в одно и то же время, выходили на конечную остановку автобусов и становились рядышком под навесом. Автобусы подходили регулярно, и мужчина уезжал на первом  из них, под номером пятым, с трафаретом «Потылиха – Порт», а я - на втором, под  восьмым номером, «Потылиха  - Рубероидный  завод».
 Других пассажиров на остановке не было, и именно это заставило меня уже при третьей нашей встрече сказать незнакомцу вежливое «Здравствуйте!»
  Он ответил мне, но его приветствие удивило меня своей необычностью: «Обязательно здравствуйте!»
  И странно: я действительно почувствовал себя лучше, хотя провел ужасную ночь с больной дочерью, которой неожиданно стало совсем плохо, и мне пришлось вызывать для нее скорую помощь.
  Но после такого искреннего и необычного пожелания мне быть обязательно  здоровым,  усталость прошла, исчезла головная боль, и я доехал до остановки «Рубероидный завод»  без всяких  неприятных ощущений.
  И тут случилось еще одно чудо: навстречу мне из ворот завода выбежал мой менеджер по продажам Веня Спичкин и, потрясая в воздухе какими-то бумажками, прокричал:
  - Николай Александрович, у нас большая радость! Я только что получил по электронной почте сообщение, что японцы закупают у нас почти целый пароход вагонки!
  Здесь я вынужден сделать небольшое отступление, чтобы моим читателям стало понятно, кто я такой и чем занимаюсь.
  Дело в том, что когда-то рубероидный завод являлся в нашем городе гигантом производства, а я был его директором. Но с наступлением эры  слабо развитого капитализма, завод был приватизирован, а так как ни у кого из первичных капиталистов не хватило средств выкупить его полностью, то наш гигант был растащен по кусочкам. Сейчас на его территории работает восемь заводиков, которые производят самую различную продукцию, от шифера до колбасы.
  Я тоже приватизировал часть завода, и сейчас мое предприятие производит строительные материалы, преимущественно,  из древесины.
Дела мои идут не шатко, не валко, о чем говорит хотя бы такой факт: я езжу в свой офис не на личном автомобиле, которого у меня нет, а на автобусе.
  Теперь вам,  вероятно, стало понятно восторженное состояние Вени Спичкина,  с которым он встретил меня у ворот завода.   
  - Представляете, Николай Александрович, - продолжал тараторить он на высоких тонах, - они сообщают, что готовы сотрудничать с нами и далее и оплатят счет полностью, как только его получат!
  Это новость вдохновила меня еще больше, чем доброе приветствие незнакомца, и я принялся за работу с удвоившейся энергией.
   В следующий раз я встретил его на остановке только через четыре дня  и снова сказал  ему: «Здравствуйте!». А он  еще больше удивил меня своим ответом: «Будьте здоровы во что бы то не стало!».
  После этого я с интересом стал рассматривать его. Я впервые заметил глубокий шрам у него на шее, татуировку на пяти пальцах руки имени «Вадим» и  неловко заштопанную дыру на рубашке.  Большего мне увидеть не удалось, так как автобус номер пять подошел строго по расписанию.
  В мой же автобус на следующей остановке вошел Рома Комоликов, с которым мы вместе учились в институте. После дружеского рукопожатия он почему-то принялся всматриваться в мое лицо с выражением то ли глубокого беспокойства, то ли невыразимого удивления.
  - Что, Рома, - спросил я его, - постарел я, небось, если ты пялишься на меня уже пять минут и ничего  не говоришь?
   - Наоборот! – горячо возразил он мне. – Смотрю на тебя, и мне кажется, что  я в институте тебя таким молодым не видел! Даже подумал что ты, наверное, в какую-нибудь малолетку влюбился. А, как говорится, с кем поведешься, от того и наберешься.
Надо сказать, что в чудеса я не верю и объяснил  улучшение моего   состояние простым самовнушением, но которое наступило, несомненно, после добрых слов моего нового знакомого.
  И тут же, в автобусе, ко мне пришла  заманчивая мысль проверить это.
  Вернувшись домой после работы, я отправил домой сиделку, которая уже неделю дежурила у постели дочери и сказал:
   - Завтра, Алёнушка,  поедешь со мной на работу. Ты ведь гуляешь уже по двору?   Вот и хорошо. А до остановки у нас здесь совсем близко. Но, если будешь чувствовать себя неважно, скажешь мне утром и останешься дома.
  Аленка обрадовалась, так как не выходила на улицу почти месяц. Врачи еще в прошлом году обнаружили у нее неполадки с сердцем, но с операцией посоветовали не спешить, так как в большинстве случаев этот недуг проходил сам собой.  Неожиданные ухудшения здоровья дочери они тоже предполагали, прописав на этот случай необходимые лекарства и покой.   
  Но после последнего приступа она оправилась очень быстро и уже гуляла по двору.
  Поэтому я и решил рискнуть.
  Утром следующего дня она сама разбудила меня, радостная и взволнованная:
   - Папа, а пароходы я увижу? – спросила она меня, подавая мне тапки.
   - Конечно, увидишь! – заверил я ее. – Прямо из окна моего кабинета ты увидишь самые большие в мире пароходы из самых разных стран. А потом ко мне придут на прием  капитаны этих судов, и ты сможешь поговорить с ними по-английски.
  Это обрадовало ее еще больше. Почти целый месяц она пыталась поговорить на этом языке со своей сиделкой, но та могла ответить только на один вопрос: «What is your name?», хотя когда-то окончила юридический факультет нашего университета. Потом ее уволили с работы за крупную взятку, и она переквалифицировалась в сиделки.
  А Аленка начала изучать английский язык с трехлетнего возраста и, как говорит  классик, немало в нем преуспела. Сейчас, когда ей исполнилось шесть, она могла уже свободно пообщаться на нем со старшеклассниками нашей специализированной  «английской» школы.
  С капитанами я, конечно, перегнул, потому что ко мне преимущественно приходили для подписания документов только грузовые помощники, на чьих судах мы отправляли нашу продукцию. Но они тоже носили черные кители с золотыми нашивками, которые  всегда вызывали у моей дочери дикий восторг.
  Мы вышли на улицу. Утро было невеселым: по небу бежали серые тучи, дул ветер, рябя многочисленные лужи на мостовой, и я пожалел, что вытащил Аленку из теплого дома.
  Я издалека заметил высокую фигуру моего попутчика на остановке и сказал дочери:
  - Обязательно поздоровайся с тем дядей. Это мой хороший знакомый.
  Аленка выполнила мой наказ с удовольствием. Она улыбнулась незнакомому мужчине и приветливо сказала:
  - Здравствуйте!
  Мужчина тоже улыбнулся ей в ответ:
  - Доброе утро, девочка! Ты знаешь, какое утро бывает добрым? Это когда оно солнечное, тихое и не вредное для здоровья… Так вот я желаю тебе именно такого утра и всего дня!
  - Спасибо! – радостно и удивленно ответила Аленка, изображая книксен.
   И – о, чудо! – не прошло и минуты после этого обмена приветствиями, как на небе проглянуло солнышко, ветер стих, и откуда-то прилетела любопытная синица, уставившаяся на Аленку бусинками своих глаз.
   Приехав на завод,  моя дочь не присела и на минуту. Она пробежалась по всем кабинетам и цехам, прокатилась на электрокаре, отведала в столовой овсянку, которую терпеть не могла, и перезнакомилась со всеми сотрудниками. Потом она долго сидела у окна моего кабинета, мечтательно глядя на суда, стоявшие в порту и на рейде, а когда ко мне пришли грузовые помощники капитанов, затеяла с ними бойкий разговор на английском языке.
  Вернувшись домой, она попросила сварить ей  «английскую» кашу и приготовить «английский» же чай, проглотила это в один присест и отправилась во двор кормить пичужек, что было ее любимым занятием с тех пор, как она начала ходить.
  А я, наблюдая все это, был на верху блаженства, жалея лишь о том, что моя бывшая жена не может видеть этих перемен.
  Лиза оставила нас, когда Аленке было три годика, умотав в Японию с крупным бизнесменом с острова Хоккайдо, Акено Хаттори. Дочь очень тяжело переживала разлуку с ней, но потом однажды сказала, совсем по-взрослому: «Раз она уехала от нас, значит, мы не нужны ей. А мне не нужна мама, которой не нужна я».  Но портрета Лизы со стены своей комнаты она не убрала.
  А теперь в нашей маленькой семье наступила пора благоденствия. Дела на моем заводе шли блестяще, на свое здоровье я жаловаться перестал, а, главное, моя дочь Алена избавилась от своей сердечной болячки и росла веселой и жизнерадостной. Она усердно занималась английским языком и другими «науками» со своей няней и наставницей Жанной Максимовной, которую заглаза называла «мисс Поппинс», играла на улице  с соседскими ребятишками и ухаживала за цветами. Один раз в неделю я брал ее с собой на работу,  и она старалась вникнуть во все её тонкости, несмотря на свой возраст.
  Так мы прожили целых три месяца,  но поздней  осенью случилась беда: куда-то пропал наш чудесный благодетель Вадим. За это время мы ничуть не сблизились с ним, наше знакомство по-прежнему оставалось на уровне «Здравствуйте!» и «До свидания», но я видел, что он  становится совсем другим, когда встречается на остановке с Аленкой. Он оживлялся, увидев ее издалека, приветствовал своим самым необычным и волшебным образом и принимался показывать ей фокусы со всеми предметами, которые только находились у него в карманах. Дочь была от него в восторге  и огорчалась, если автобус приходил слишком рано.
  Я не скажу, что наши дела и здоровье сразу пошли под гору с исчезновением этого человека, но настроение, и моё, и Алёнкино, стало уже не тем, и посыпались мелкие неприятности, как то: рекламации на мой товар, ссоры моей девочки с ребятнёй и начавшая протекать крыша нашего дома. К тому же, я  чувствовал, что нам просто не хватает этого веселого и уверенного в себе мужика в матросской тельняшке.
  И однажды я не вытерпел и  обратился к Вене Спичкину:
 - Слушай, ты бываешь в порту каждый день. Поспрашивай там докеров, может, кто-нибудь из них знает высокого мужчину со шрамом на шее и по имени Вадим, который всегда ходит в джинсовом костюме и тельняшке.   
      - Так кто его не знает! – воскликнул Веня. – Это  стивидор Вадим Порошин, мы встречаемся с ним почти каждый день.
  - Так он работает сейчас в порту?
   - Конечно, работает. И, надо сказать, как никто другой. Отменный мужик, надежный. Вы его можете увидеть на  шестом причале, он специалист по сухогрузам, сейчас серу на Бангладеш отгружает.
  В тот же день я отправился на шестой причал, выбрав время обеденного перерыва.
   Вадима Порошина я нашел сидящим на кнехте шестого причала и обедающим жареной навагой, разложенной на газетном листе, которым был прикрыта коробка из-под  греческих маслин.
  Увидев меня, он улыбнулся, придвинул к коробке допотопный ящик с надписью  «Не кантовать!» и широким жестом пригласил меня к трапезе.
Но я решил сначала поздороваться и робко сказал:
  - Здравствуйте!  
  - Будь здрав всегда! – весело ответил он. - И везде…
   - А я смотрю, вы перестали появляться на остановке и решил вас отыскать в порту, - пояснил я
   - Вот и хорошо, что нашел!  Да ты садись, отведай наважки, да перестань мне «выкать», коль я тебя уже в третий раз на «ты» называю. А это означает, что рад я тебе. А как я по Аленке соскучился,  потом расскажу. Как там она?
   - Хорошо. Только вот нервная какая-то стала, на ссоры ее потянуло.
   - Понятно.  Осень заканчивается золотая, а снег белый  еще не пришел. К тому же, дядька с остановки куда-то запропал, который  чудно говорит и чудеса показывает.  Вот выпадет снег, я загляну как-нибудь  на досуге и успокоится твоя Аленка, забудет про ссоры.
  - Скажите, вы – экстрасенс? – решился я вдруг задать ему вопрос,     который волновал меня все это время.
  - Бери выше! – рассмеялся он. – Я – мессир Воланд. Только добрый. Терпеть не могу злых… Что простых людей, что волшебников… Особенно волшебников. А знаешь, почему? Мне мамка с малых лет говорила: «Злые люди живут богато, а добрые – долго». Вот я и захотел жить долго, пусть и в бедности. Ты знаешь, почему я в Потылихе перестал появляться?  Жена меня взашей из дому выгнала. А за что? Получил зарплату за август, хорошо получил, не скрою, и еду, значит, на автобусе домой. Еду трезвый, так как свою зарплату с докерами никогда не обмываю, закон у меня такой. И тут входит  в автобус девушка в кисейном платье и начинает петь. А ей парень в рваных ботинках на скрипке подыгрывает. И оба они, что былиночки: бледные и худые. Пела она, как  актриса Большого театра, даже, по-моему, лучше. У меня душа поднялась куда-то высоко – высоко, и опускаться не хочет.. Потом я присмотрелся к ним двоим и понял все… Наркоманы они оба… Отсюда и бледность их, и худоба, и глаза в пол-лица. Вышли они на следующей остановке, я - за ними… Взял девушку за руку и говорю: «Вылечиться хотите?» - «Хотим», - отвечает. -  «Тогда бери вот эти деньги,- говорю,-  и сейчас же, не медля, идите на Почтовый спуск, дом пять, к доктору Фридману. Скажешь, Порошин послал, он примет в любой час дня и ночи». И, чтобы не возникло лишних вопросов, вскочил в первый  попавшийся автобус и уехал.
  - А если они вас… тебя обманут?
   - Меня нельзя обмануть. Я же тебе объяснил, что я Воланд. Как я сказал, так и будет.
  - И давно это у тебя?
  - С детства. Не скажу, что с очень раннего, но лет с тринадцати – точно.  А вот осознал я все это, когда мне было пятнадцать лет. Учился я в школе тогда, а летом пастухом подрабатывал. В полуденную жару загнал я стадо в перелесок, иду по тропке и вижу: сидит на пеньке малая девчонка и горько плачет, причитая: «Загубыла, загубыла!» Понял я что она из соседнего села, где давние, еще с Екатерининских времен,  переселенцы с Украины жили. Мы их хохлами называли…  Подхожу я к ней и спрашиваю: «Что с тобой, девочка?». А она отвечает мне, плача пуще прежнего: «Черевыкы загубыла!» Что такое «черевики»,  я тогда не знал, но зато понимал, что загубить можно только жизнь, молодость, судьбу и тому подобное. Испугался даже: такая маленькая, а уже что-то загубила.  Но погладил ее по головке и говорю: «Иди, девочка,  вот по этой дорожке домой, все будет хорошо!» К вечеру выгоняю коров из перелеска, смотрю: идет малявка мне навстречу и кричит от радости: «Дядько, знайшла я черевыкы, побачь!» И показывает мне пару новеньких туфелек… Видно родители  их только что ей купили, а она потеряла.  Тогда я и узнал, что черевики – это по-хохляцки туфли, а «загубыть», значит «потерять».
  - Но ведь она могла их сама найти…
  - Могла. Но дело в том, что направил я ее по тропке, которая вовсе в их село не шла. Ходила девчонка по лесу, ягоды собирала и оставила свои туфли на этой дорожке, Потом, уже без них еще по лесу поблукала, да и забыла про свою новую обувь: привыкла ведь босой все лето ходить. Вот и «загубыла».  А мне будто кто подсказал, что она оставила что-то именно на этой тропке. После этого много еще разного было, но я тебе рассказывать не буду: еще подумаешь, что хвастаюсь. Скажу только, что к дару своему, данному мне Богом, отношусь спокойно и легко, людей хороших чую издалека. Плохих тоже. Но помогаю всем, потому что в беде мы все одинаковы. Беда всех нас под одну гребенку стрижет…  Доктор Фридман мною заинтересовался. Хотел научную базу под мой феномен подвести. Не получилось, хотя он и великий психотерапевт.
  - А что ты теперь собираешься делать, когда…?
  - Когда меня жена из дому выгнала, ты хочешь спросить? Понимаешь, она меня никогда особыми заботами не окружала, так что я привык все сам делать.
  Я вспомнил  дыру на его рубашке, неумело зашитую явно мужской рукой и улыбнулся.
  - Я знаю, чему ты улыбаешься, - погрозил он мне пальцем. – Я помню, как ты на остановке меня взглядом изучал, и больше всего тебе не понравилась моя рубашка, которую  я заштопал  второпях.
  Несмотря на то, что уже привык к его чудесам, сейчас меня поразила еще одна его феноменальная особенность: умение читать чужие мысли.
  - Так ты, значит, никуда не исчезал и, надеюсь, не исчезнешь? – спросил я Вадима с облегчением.    
  - Пока продолжаю работать на старом месте, - ответил он мне задумчиво, - живу в общежитии, но мне это не по нраву…  Думаю в море идти. Там и дом, и работа, и семья, все в одном. Вот через неделю придет к нам танкерок новый, на нем и пойду. Да ты ешь навагу, не стесняйся. Мы теперь с тобой побратимы: я тебе, как понимаю, здорово помог, а ты меня сегодня обрадовал, что нашел меня. Настолько обрадовал, что я смог рассказать тебе, первому из всех, кого знаю, свою историю про то, как я стал Воландом.  Добрым, конечно.                      
   Больше мы с ним не встречались. Вскоре  Веня  рассказал мне, что Вадим Порошин ушел в море на танкере, но не на новом, а на какой-то  развалюхе  под филиппинским флагом с  разношерстной командой: японцы, русские, филиппинцы и индийцы. Они с Веней столкнулись у трапа, на который Порошин всходил с сундучком в руках.
  - Передай своему начальнику, - сказал Порошин,- чтобы был он обязательно здоровым, и дочку Аленку свою берег. Она у него будет непременно счастливой!
   Потом, примерно через год я узнал, что этот танкер сгорел в Андаманском море близ острова Суматра, и никто из членов экипажа не спасся.
  Но беды по-прежнему продолжают обходить нас с Аленкой стороной.
  Видно, наш добрый и веселый  Воланд охраняет нас, даже покинув земную юдоль…
 

© Copyright: Борис Аксюзов, 2016

Регистрационный номер №0361144

от 3 ноября 2016

[Скрыть] Регистрационный номер 0361144 выдан для произведения: « Здравствуйте обязательно!»,
или Добрый мессир Воланд из Потылихи.

  С недавнего времени, как только в нашем микрорайоне под названием Потылиха появилось сразу два автобусных маршрута, связавших нас с центром города, мне стал встречаться очень интересный, и, я бы даже сказал, странный человек в поношенных джинсах и серой льняной рубахе, из-под которой проглядывала матросская тельняшка.
   Почти каждое утро мы вместе ним, почти в одно и то же время, выходили на конечную остановку автобусов и становились рядышком под навесом. Автобусы подходили регулярно, и мужчина уезжал на первом  из них, под номером пятым, с трафаретом «Потылиха – Порт», а я - на втором, под  восьмым номером, «Потылиха  - Рубероидный  завод».
 Других пассажиров на остановке не было, и именно это заставило меня уже при третьей нашей встрече сказать незнакомцу вежливое «Здравствуйте!»
  Он ответил мне, но его приветствие удивило меня своей необычностью: «Обязательно здравствуйте!»
  И странно: я действительно почувствовал себя лучше, хотя провел ужасную ночь с больной дочерью, которой неожиданно стало совсем плохо, и мне пришлось вызывать для нее скорую помощь.
  Но после такого искреннего и необычного пожелания мне быть обязательно  здоровым,  усталость прошла, исчезла головная боль, и я доехал до остановки «Рубероидный завод»  без всяких  неприятных ощущений.
  И тут случилось еще одно чудо: навстречу мне из ворот завода выбежал мой менеджер по продажам Веня Спичкин и, потрясая в воздухе какими-то бумажками, прокричал:
  - Николай Александрович, у нас большая радость! Я только что получил по электронной почте сообщение, что японцы закупают у нас почти целый пароход вагонки!
  Здесь я вынужден сделать небольшое отступление, чтобы моим читателям стало понятно, кто я такой и чем занимаюсь.
  Дело в том, что когда-то рубероидный завод являлся в нашем городе гигантом производства, а я был его директором. Но с наступлением эры  слабо развитого капитализма, завод был приватизирован, а так как ни у кого из первичных капиталистов не хватило средств выкупить его полностью, то наш гигант был растащен по кусочкам. Сейчас на его территории работает восемь заводиков, которые производят самую различную продукцию, от шифера до колбасы.
  Я тоже приватизировал часть завода, и сейчас мое предприятие производит строительные материалы, преимущественно,  из древесины.
Дела мои идут не шатко, не валко, о чем говорит хотя бы такой факт: я езжу в свой офис не на личном автомобиле, которого у меня нет, а на автобусе.
  Теперь вам,  вероятно, стало понятно восторженное состояние Вени Спичкина,  с которым он встретил меня у ворот завода.   
  - Представляете, Николай Александрович, - продолжал тараторить он на высоких тонах, - они сообщают, что готовы сотрудничать с нами и далее и оплатят счет полностью, как только его получат!
  Это новость вдохновила меня еще больше, чем доброе приветствие незнакомца, и я принялся за работу с удвоившейся энергией.
   В следующий раз я встретил его на остановке только через четыре дня  и снова сказал  ему: «Здравствуйте!». А он  еще больше удивил меня своим ответом: «Будьте здоровы во что бы то не стало!».
  После этого я с интересом стал рассматривать его. Я впервые заметил глубокий шрам у него на шее, татуировку на пяти пальцах руки имени «Вадим» и  неловко заштопанную дыру на рубашке.  Большего мне увидеть не удалось, так как автобус номер пять подошел строго по расписанию.
  В мой же автобус на следующей остановке вошел Рома Комоликов, с которым мы вместе учились в институте. После дружеского рукопожатия он почему-то принялся всматриваться в мое лицо с выражением то ли глубокого беспокойства, то ли невыразимого удивления.
  - Что, Рома, - спросил я его, - постарел я, небось, если ты пялишься на меня уже пять минут и ничего  не говоришь?
   - Наоборот! – горячо возразил он мне. – Смотрю на тебя, и мне кажется, что  я в институте тебя таким молодым не видел! Даже подумал что ты, наверное, в какую-нибудь малолетку влюбился. А, как говорится, с кем поведешься, от того и наберешься.
Надо сказать, что в чудеса я не верю и объяснил  улучшение моего   состояние простым самовнушением, но которое наступило, несомненно, после добрых слов моего нового знакомого.
  И тут же, в автобусе, ко мне пришла  заманчивая мысль проверить это.
  Вернувшись домой после работы, я отправил домой сиделку, которая уже неделю дежурила у постели дочери и сказал:
   - Завтра, Алёнушка,  поедешь со мной на работу. Ты ведь гуляешь уже по двору?   Вот и хорошо. А до остановки у нас здесь совсем близко. Но, если будешь чувствовать себя неважно, скажешь мне утром и останешься дома.
  Аленка обрадовалась, так как не выходила на улицу почти месяц. Врачи еще в прошлом году обнаружили у нее неполадки с сердцем, но с операцией посоветовали не спешить, так как в большинстве случаев этот недуг проходил сам собой.  Неожиданные ухудшения здоровья дочери они тоже предполагали, прописав на этот случай необходимые лекарства и покой.   
  Но после последнего приступа она оправилась очень быстро и уже гуляла по двору.
  Поэтому я и решил рискнуть.
  Утром следующего дня она сама разбудила меня, радостная и взволнованная:
   - Папа, а пароходы я увижу? – спросила она меня, подавая мне тапки.
   - Конечно, увидишь! – заверил я ее. – Прямо из окна моего кабинета ты увидишь самые большие в мире пароходы из самых разных стран. А потом ко мне придут на прием  капитаны этих судов, и ты сможешь поговорить с ними по-английски.
  Это обрадовало ее еще больше. Почти целый месяц она пыталась поговорить на этом языке со своей сиделкой, но та могла ответить только на один вопрос: «What is your name?», хотя когда-то окончила юридический факультет нашего университета. Потом ее уволили с работы за крупную взятку, и она переквалифицировалась в сиделки.
  А Аленка начала изучать английский язык с трехлетнего возраста и, как говорит  классик, немало в нем преуспела. Сейчас, когда ей исполнилось шесть, она могла уже свободно пообщаться на нем со старшеклассниками нашей специализированной  «английской» школы.
  С капитанами я, конечно, перегнул, потому что ко мне преимущественно приходили для подписания документов только грузовые помощники, на чьих судах мы отправляли нашу продукцию. Но они тоже носили черные кители с золотыми нашивками, которые  всегда вызывали у моей дочери дикий восторг.
  Мы вышли на улицу. Утро было невеселым: по небу бежали серые тучи, дул ветер, рябя многочисленные лужи на мостовой, и я пожалел, что вытащил Аленку из теплого дома.
  Я издалека заметил высокую фигуру моего попутчика на остановке и сказал дочери:
  - Обязательно поздоровайся с тем дядей. Это мой хороший знакомый.
  Аленка выполнила мой наказ с удовольствием. Она улыбнулась незнакомому мужчине и приветливо сказала:
  - Здравствуйте!
  Мужчина тоже улыбнулся ей в ответ:
  - Доброе утро, девочка! Ты знаешь, какое утро бывает добрым? Это когда оно солнечное, тихое и не вредное для здоровья… Так вот я желаю тебе именно такого утра и всего дня!
  - Спасибо! – радостно и удивленно ответила Аленка, изображая книксен.
   И – о, чудо! – не прошло и минуты после этого обмена приветствиями, как на небе проглянуло солнышко, ветер стих, и откуда-то прилетела любопытная синица, уставившаяся на Аленку бусинками своих глаз.
   Приехав на завод,  моя дочь не присела и на минуту. Она пробежалась по всем кабинетам и цехам, прокатилась на электрокаре, отведала в столовой овсянку, которую терпеть не могла, и перезнакомилась со всеми сотрудниками. Потом она долго сидела у окна моего кабинета, мечтательно глядя на суда, стоявшие в порту и на рейде, а когда ко мне пришли грузовые помощники капитанов, затеяла с ними бойкий разговор на английском языке.
  Вернувшись домой, она попросила сварить ей  «английскую» кашу и приготовить «английский» же чай, проглотила это в один присест и отправилась во двор кормить пичужек, что было ее любимым занятием с тех пор, как она начала ходить.
  А я, наблюдая все это, был на верху блаженства, жалея лишь о том, что моя бывшая жена не может видеть этих перемен.
  Лиза оставила нас, когда Аленке было три годика, умотав в Японию с крупным бизнесменом с острова Хоккайдо, Акено Хаттори. Дочь очень тяжело переживала разлуку с ней, но потом однажды сказала, совсем по-взрослому: «Раз она уехала от нас, значит, мы не нужны ей. А мне не нужна мама, которой не нужна я».  Но портрета Лизы со стены своей комнаты она не убрала.
  А теперь в нашей маленькой семье наступила пора благоденствия. Дела на моем заводе шли блестяще, на свое здоровье я жаловаться перестал, а, главное, моя дочь Алена избавилась от своей сердечной болячки и росла веселой и жизнерадостной. Она усердно занималась английским языком и другими «науками» со своей няней и наставницей Жанной Максимовной, которую заглаза называла «мисс Поппинс», играла на улице  с соседскими ребятишками и ухаживала за цветами. Один раз в неделю я брал ее с собой на работу,  и она старалась вникнуть во все её тонкости, несмотря на свой возраст.
  Так мы прожили целых три месяца,  но поздней  осенью случилась беда: куда-то пропал наш чудесный благодетель Вадим. За это время мы ничуть не сблизились с ним, наше знакомство по-прежнему оставалось на уровне «Здравствуйте!» и «До свидания», но я видел, что он  становится совсем другим, когда встречается на остановке с Аленкой. Он оживлялся, увидев ее издалека, приветствовал своим самым необычным и волшебным образом и принимался показывать ей фокусы со всеми предметами, которые только находились у него в карманах. Дочь была от него в восторге  и огорчалась, если автобус приходил слишком рано.
  Я не скажу, что наши дела и здоровье сразу пошли под гору с исчезновением этого человека, но настроение, и моё, и Алёнкино, стало уже не тем, и посыпались мелкие неприятности, как то: рекламации на мой товар, ссоры моей девочки с ребятнёй и начавшая протекать крыша нашего дома. К тому же, я  чувствовал, что нам просто не хватает этого веселого и уверенного в себе мужика в матросской тельняшке.
  И однажды я не вытерпел и  обратился к Вене Спичкину:
 - Слушай, ты бываешь в порту каждый день. Поспрашивай там докеров, может, кто-нибудь из них знает высокого мужчину со шрамом на шее и по имени Вадим, который всегда ходит в джинсовом костюме и тельняшке.   
      - Так кто его не знает! – воскликнул Веня. – Это  стивидор Вадим Порошин, мы встречаемся с ним почти каждый день.
  - Так он работает сейчас в порту?
   - Конечно, работает. И, надо сказать, как никто другой. Отменный мужик, надежный. Вы его можете увидеть на  шестом причале, он специалист по сухогрузам, сейчас серу на Бангладеш отгружает.
  В тот же день я отправился на шестой причал, выбрав время обеденного перерыва.
   Вадима Порошина я нашел сидящим на кнехте шестого причала и обедающим жареной навагой, разложенной на газетном листе, которым был прикрыта коробка из-под  греческих маслин.
  Увидев меня, он улыбнулся, придвинул к коробке допотопный ящик с надписью  «Не кантовать!» и широким жестом пригласил меня к трапезе.
Но я решил сначала поздороваться и робко сказал:
  - Здравствуйте!  
  - Будь здрав всегда! – весело ответил он. - И везде…
   - А я смотрю, вы перестали появляться на остановке и решил вас отыскать в порту, - пояснил я
   - Вот и хорошо, что нашел!  Да ты садись, отведай наважки, да перестань мне «выкать», коль я тебя уже в третий раз на «ты» называю. А это означает, что рад я тебе. А как я по Аленке соскучился,  потом расскажу. Как там она?
   - Хорошо. Только вот нервная какая-то стала, на ссоры ее потянуло.
   - Понятно.  Осень заканчивается золотая, а снег белый  еще не пришел. К тому же, дядька с остановки куда-то запропал, который  чудно говорит и чудеса показывает.  Вот выпадет снег, я загляну как-нибудь  на досуге и успокоится твоя Аленка, забудет про ссоры.
  - Скажите, вы – экстрасенс? – решился я вдруг задать ему вопрос,     который волновал меня все это время.
  - Бери выше! – рассмеялся он. – Я – мессир Воланд. Только добрый. Терпеть не могу злых… Что простых людей, что волшебников… Особенно волшебников. А знаешь, почему? Мне мамка с малых лет говорила: «Злые люди живут богато, а добрые – долго». Вот я и захотел жить долго, пусть и в бедности. Ты знаешь, почему я в Потылихе перестал появляться?  Жена меня взашей из дому выгнала. А за что? Получил зарплату за август, хорошо получил, не скрою, и еду, значит, на автобусе домой. Еду трезвый, так как свою зарплату с докерами никогда не обмываю, закон у меня такой. И тут входит  в автобус девушка в кисейном платье и начинает петь. А ей парень в рваных ботинках на скрипке подыгрывает. И оба они, что былиночки: бледные и худые. Пела она, как  актриса Большого театра, даже, по-моему, лучше. У меня душа поднялась куда-то высоко – высоко, и опускаться не хочет.. Потом я присмотрелся к ним двоим и понял все… Наркоманы они оба… Отсюда и бледность их, и худоба, и глаза в пол-лица. Вышли они на следующей остановке, я - за ними… Взял девушку за руку и говорю: «Вылечиться хотите?» - «Хотим», - отвечает. -  «Тогда бери вот эти деньги,- говорю,-  и сейчас же, не медля, идите на Почтовый спуск, дом пять, к доктору Фридману. Скажешь, Порошин послал, он примет в любой час дня и ночи». И, чтобы не возникло лишних вопросов, вскочил в первый  попавшийся автобус и уехал.
  - А если они вас… тебя обманут?
   - Меня нельзя обмануть. Я же тебе объяснил, что я Воланд. Как я сказал, так и будет.
  - И давно это у тебя?
  - С детства. Не скажу, что с очень раннего, но лет с тринадцати – точно.  А вот осознал я все это, когда мне было пятнадцать лет. Учился я в школе тогда, а летом пастухом подрабатывал. В полуденную жару загнал я стадо в перелесок, иду по тропке и вижу: сидит на пеньке малая девчонка и горько плачет, причитая: «Загубыла, загубыла!» Понял я что она из соседнего села, где давние, еще с Екатерининских времен,  переселенцы с Украины жили. Мы их хохлами называли…  Подхожу я к ней и спрашиваю: «Что с тобой, девочка?». А она отвечает мне, плача пуще прежнего: «Черевыкы загубыла!» Что такое «черевики»,  я тогда не знал, но зато понимал, что загубить можно только жизнь, молодость, судьбу и тому подобное. Испугался даже: такая маленькая, а уже что-то загубила.  Но погладил ее по головке и говорю: «Иди, девочка,  вот по этой дорожке домой, все будет хорошо!» К вечеру выгоняю коров из перелеска, смотрю: идет малявка мне навстречу и кричит от радости: «Дядько, знайшла я черевыкы, побачь!» И показывает мне пару новеньких туфелек… Видно родители  их только что ей купили, а она потеряла.  Тогда я и узнал, что черевики – это по-хохляцки туфли, а «загубыть», значит «потерять».
  - Но ведь она могла их сама найти…
  - Могла. Но дело в том, что направил я ее по тропке, которая вовсе в их село не шла. Ходила девчонка по лесу, ягоды собирала и оставила свои туфли на этой дорожке, Потом, уже без них еще по лесу поблукала, да и забыла про свою новую обувь: привыкла ведь босой все лето ходить. Вот и «загубыла».  А мне будто кто подсказал, что она оставила что-то именно на этой тропке. После этого много еще разного было, но я тебе рассказывать не буду: еще подумаешь, что хвастаюсь. Скажу только, что к дару своему, данному мне Богом, отношусь спокойно и легко, людей хороших чую издалека. Плохих тоже. Но помогаю всем, потому что в беде мы все одинаковы. Беда всех нас под одну гребенку стрижет…  Доктор Фридман мною заинтересовался. Хотел научную базу под мой феномен подвести. Не получилось, хотя он и великий психотерапевт.
  - А что ты теперь собираешься делать, когда…?
  - Когда меня жена из дому выгнала, ты хочешь спросить? Понимаешь, она меня никогда особыми заботами не окружала, так что я привык все сам делать.
  Я вспомнил  дыру на его рубашке, неумело зашитую явно мужской рукой и улыбнулся.
  - Я знаю, чему ты улыбаешься, - погрозил он мне пальцем. – Я помню, как ты на остановке меня взглядом изучал, и больше всего тебе не понравилась моя рубашка, которую  я заштопал  второпях.
  Несмотря на то, что уже привык к его чудесам, сейчас меня поразила еще одна его феноменальная особенность: умение читать чужие мысли.
  - Так ты, значит, никуда не исчезал и, надеюсь, не исчезнешь? – спросил я Вадима с облегчением.    
  - Пока продолжаю работать на старом месте, - ответил он мне задумчиво, - живу в общежитии, но мне это не по нраву…  Думаю в море идти. Там и дом, и работа, и семья, все в одном. Вот через неделю придет к нам танкерок новый, на нем и пойду. Да ты ешь навагу, не стесняйся. Мы теперь с тобой побратимы: я тебе, как понимаю, здорово помог, а ты меня сегодня обрадовал, что нашел меня. Настолько обрадовал, что я смог рассказать тебе, первому из всех, кого знаю, свою историю про то, как я стал Воландом.  Добрым, конечно.                      
   Больше мы с ним не встречались. Вскоре  Веня  рассказал мне, что Вадим Порошин ушел в море на танкере, но не на новом, а на какой-то  развалюхе  под филиппинским флагом с  разношерстной командой: японцы, русские, филиппинцы и индийцы. Они с Веней столкнулись у трапа, на который Порошин всходил с сундучком в руках.
  - Передай своему начальнику, - сказал Порошин,- чтобы был он обязательно здоровым, и дочку Аленку свою берег. Она у него будет непременно счастливой!
   Потом, примерно через год я узнал, что этот танкер сгорел в Андаманском море близ острова Суматра, и никто из членов экипажа не спасся.
  Но беды по-прежнему продолжают обходить нас с Аленкой стороной.
  Видно, наш добрый и веселый  Воланд охраняет нас, даже покинув земную юдоль…
 

 

Воскресная поездка на дачу.

Приключения Деда Мороза в Тайском Королевстве.