ГлавнаяКлассикаТютчев Фёдор Иванович (1803-1873) → Фёдор Тютчев - Она сидела на полу...

Фёдор Тютчев - Она сидела на полу...

 
~~~*~~~~*~~~~*~~~~*~~~~ 
Она сидела на полу
И груду писем разбирала,
И, как остывшую золу,
Брала их в руки и бросала.

Брала знакомые листы
И чудно так на них глядела,
Как души смотрят с высоты
На ими брошенное тело...

О, сколько жизни было тут,
Невозвратимо пережитой!
О, сколько горестных минут,
Любви и радости убитой!..

Стоял я молча в стороне
И пасть готов был на колени,-
И страшно грустно стало мне,
Как от присущей милой тени.
 
<Не позднее апреля 1858> 

Рейтинг: +12 Голосов: 12 2219 просмотров
Комментарии (4)
Наталья АНВИП # 7 декабря 2018 в 19:02 +7
read-9
Чудесная публикация!
Очень люблю Тютчева,
и в частности это стихотворение.

Спасибо авторам публикации.
Тая Кузмина # 7 июля 2019 в 14:09 +4
Великолепное оформление стихов Тютчева. Настоящая яркая картина содержания этого произведения. Понравилось!!

best-7
Евгений Востросаблин # 16 июля 2019 в 15:02 +2
Господи... Ей-Богу, и чуть было не заплакал тихонечко, и, словом- кажется, в любую секундочку очень бедную заплакать готов...Да, собственно -и сейчасушки пишу сквозь некую пелену на глазушках, вот именно хоть бы и от того, КАК ЖЕ ВСЁ ЭТО ПРЕКРАСНЕЙШЕ...ВОТ УЖ ИСТИННО И ГЕНИАЛЬНЕЙШЕ, И ВСЯКО-РАЗНО ПРЕКРАСНЕЙШЕ, ну, и всестороннейше, и законченнейше, до полнейшего восхищения... Эдакий-то истинный и Алмаз, и Бриллиант Русский-Поэтический... И уж как тут не вспомнить мгновенно одно восхищённое восклицание... восклицание исполински великого графа Льва Николаевича Толстого, буквальнейше-

"БЕЗ НЕГО НЕЛЬЗЯ ЖИТЬ"... "БЕЗ НЕГО НЕЛЬЗЯ ЖИТЬ" (то есть- без стихов Тютчева)... уж и не считая даже и просто усеянных-испещрённейших и коротенькими пометками-комментариями крошечными, и восхищёнными восклицаниями листочков томика "Стихотворений" Фёдора Ивановича Тютчева (увы...увы... к великой и потере, и несчастию для всей нашей родной-родимой Великой Русской Литературы уж так-то немногонько, прямо скажем, создавшему-написавшему) из личной библиотеки Льва Николаевича....

И снова, и снова, чуть не плача от восхищения- О, Господи... Ну, как же всестороннейше и гениальнейше, и прекраснейше, и глубочайше подлиннейше, и всамделишно-жизненнейше-истиннейше... И сказать-то больше нечего... А впрочем... а впрочем... Вы уж ради всего на свете простите меня, горячейше и любимая, и глубочайше уважаемая Евгением В. "КЛАССИКА"... "КЛАССИКА" наша-Парнасская (опять же- то-то и дорого, что НАША... НАША собственная...) за то, что уж и осмелюсь, и позволю себе, видит Бог- в волнении душевном просто величайшем, И ПРИБАВИТЬ ТУТОЧКИ НЕЧТО... НЕЧТО...НЕЧТО ИЗ ВЕЛИКОГО ИВАНА СЕРГЕЕВИЧА ТУРГЕНЕВА, что тут же и последует, уже во втором моём комментарии и благодарнейшем, и очень скромном... уж простите Евгения, ну, никак и никак не могущего удержать своих чувств очень бедных...
gift-6
Евгений Востросаблин # 16 июля 2019 в 15:34 +2
2.... ну, словом... одним словечком и донельзя, неописуемо взволнованным, и еле слышным...вот прошу Вас...так... вспомнилось... Само-самое начало-вступление из "ВЕШНИХ ВОД"... из "ВЕШНИХ ВОД" Ивана Сергеевича Тургенева (опять же к слову- как видим, от 1872 года, стало быть- и всего-то за год до земной кончины-упокоения великого... великого Тютчева впервые опубликованного) .. прошу и принять, и уж не судить Евгения слишком строго, по большой его неистовости и душевной, и всяко-разной другой, иной разочек бедный- ну, весьма и весьма мощной...

"ВЕШНИЕ ВОДЫ" (1872)

Веселые годы,
Счастливые дни —
Как вешние воды
Промчались они!

(Из старинного романса)


...Часу во втором ночи он вернулся в свой кабинет. Он выслал слугу, зажегшего свечки, и, бросившись в кресло около камина, закрыл лицо обеими руками.

Никогда еще он не чувствовал такой усталости — телесной и душевной. Целый вечер он провел с приятными дамами, с образованными мужчинами; некоторые из дам были красивы, почти все мужчины отличались умом и талантами — сам он беседовал весьма успешно и даже блистательно... и, со всем тем, никогда еще то «taedium vitae», о котором говорили уже римляне, то «отвращение к жизни» — с такой неотразимой силой не овладевало им, не душило его. Будь он несколько помоложе — он заплакал бы от тоски, от скуки, от раздражения: горечь едкая и жгучая, как горечь полыни, наполняла всю его душу. Что-то неотвязчиво-постылое, противно-тяжкое со всех сторон обступило его, как осенняя, темная ночь; и он не знал, как отделаться от этой темноты, от этой горечи. На сон нечего было рассчитывать: он знал, что он не заснет.

Он принялся размышлять... медленно, вяло и злобно.

Он размышлял о суете, ненужности, о пошлой фальши всего человеческого. Все возрасты постепенно проходили перед его мысленным взором (ему самому недавно минул 52-й год) — и ни один не находил пощады перед ним. Везде всё то же вечное переливание из пустого в порожнее, то же толчение воды, то же наполовину добросовестное, наполовину сознательное самообольщение, — чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало, — а там вдруг, уж точно как снег на голову, нагрянет старость — и вместе с нею тот постоянно возрастающий, всё разъедающий и подтачивающий страх смерти... и бух в бездну! Хорошо еще, если так разыграется жизнь! А то, пожалуй, перед концом пойдут, как ржа по железу, немощи, страдания... Не бурными волнами покрытым, как описывают поэты, представлялось ему жизненное море — нет; он воображал себе это море невозмутимо гладким, неподвижным и прозрачным до самого темного дна; сам он сидит в маленькой, валкой лодке — а там, на этом темном, илистом дне, наподобие громадных рыб, едва виднеются безобразные чудища: все житейские недуги, болезни, горести, безумие, бедность, слепота... Он смотрит — и вот одно из чудищ выделяется из мрака, поднимается выше и выше, становится всё явственнее, всё отвратительно явственнее... Еще минута — и перевернется подпертая им лодка! Но вот оно опять как будто тускнеет, оно удаляется, опускается на дно — и лежит оно там, чуть-чуть шевеля плесом... Но день урочный придет — и перевернет оно лодку.

Он тряхнул головою, вскочил с кресла, раза два прошелся по комнате, присел к письменному столу и, выдвигая один ящик за другим, стал рыться в своих бумагах, в старых, большею частью женских, письмах. Он сам не знал, для чего он это делал, он ничего не искал — он просто хотел каким-нибудь внешним занятием отделаться от мыслей, его томивших. Развернув наудачу несколько писем (в одном из них оказался засохший цветок, перевязанный полинявшей ленточкой), — он только плечами пожал и, глянув на камин, отбросил их в сторону, вероятно, сбираясь сжечь весь этот ненужный хлам. Торопливо засовывая руки то в один, то в другой ящик, он вдруг широко раскрыл глаза и, медленно вытащив наружу небольшую осьмиугольную коробку старинного покроя, медленно приподнял ее крышку. В коробке, под двойным слоем пожелтевшей хлопчатой бумаги, находился маленький гранатовый крестик.

Несколько мгновений с недоумением рассматривал он этот крестик — и вдруг слабо вскрикнул... Не то сожаление, не то радость изобразили его черты. Подобное выражение являет лицо человека, когда ему приходится внезапно встретиться с другим человеком, которого он давно потерял из виду, которого нежно любил когда-то и который неожиданно возникает теперь перед его взором, всё тот же — и весь измененный годами.

Он встал и, возвратясь к камину, сел опять в кресло — и опять закрыл руками лицо... «Почему сегодня? именно сегодня?» — думалось ему, и вспомнил он многое, давно прошедшее...

Вот что вспомнил он...

Но нужно сперва сказать его имя, отчество и фамилию. Его звали Саниным, Дмитрием Павловичем.

Вот что он вспомнил:

read-9
Это Вы не читали...
Виньетка