~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~
Издревле русский наш Парнас
		Тянуло к незнакомым странам,
		И больше всех лишь ты, Кавказ,
		Звенел загадочным туманом.
		
		Здесь Пушкин в чувственном огне
		Слагал душой своей опальной:
		"Не пой, красавица, при мне
		Ты песен Грузии печальной”.
		
		И Лермонтов, тоску леча,
		Нам рассказал про Азамата,
		Как он за лошадь Казбича
		Давал сестру заместо злата.
		
		За грусть и жёлчь в своем лице
		Кипенья желтых рек достоин,
		Он, как поэт и офицер,
		Был пулей друга успокоен.
		
		И Грибоедов здесь зарыт,
		Как наша дань персидской хмари,
		В подножии большой горы
		Он спит под плач зурны и тари.
		
		А ныне я в твою безгладь
		Пришел, не ведая причины:
		Родной ли прах здесь обрыдать
		Иль подсмотреть свой час кончины!
		
		Мне все равно! Я полон дум
		О них, ушедших и великих.
		Их исцелял гортанный шум
		Твоих долин и речек диких.
		
		Они бежали от врагов
		И от друзей сюда бежали,
		Чтоб только слышать звон шагов
		Да видеть с гор глухие дали.
		
		И я от тех же зол и бед
		Бежал, навек простясь с богемой,
		Зане созрел во мне поэт
		С большой эпическою темой.
		
		Мне мил стихов российский жар.
		Есть Маяковский, есть и кроме,
		Но он, их главный штабс-маляр,
		Поет о пробках в Моссельпроме.
		
		И Клюев, ладожский дьячок,
		Его стихи как телогрейка,
		Но я их вслух вчера прочел,
		И в клетке сдохла канарейка.
		
		Других уж нечего считать,
		Они под хладным солнцем зреют,
		Бумаги даже замарать
		И то, как надо, не умеют.
		
		Прости, Кавказ, что я о них
		Тебе промолвил ненароком,
		Ты научи мой русский стих
		Кизиловым струиться соком,
		
		Чтоб, воротясь опять в Москву,
		Я мог прекраснейшей поэмой
		Забыть ненужную тоску
		И не дружить вовек с богемой.
		
		И чтоб одно в моей стране
		Я мог твердить в свой час прощальный:
		"Не пой, красавица, при мне
		Ты песен Грузии печальной”.
		
		Сентябрь 1924
		Тифлис