~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~
Годы молодые с забубенной славой,
		Отравил я сам вас горькою отравой.
		
		Я не знаю: мой конец близок ли, далек ли,
		Были синие глаза, да теперь поблекли.
		
		Где ты, радость?  Темь и жуть, грустно и обидно.
		В поле, что ли?  В кабаке?  Ничего не видно.
		
		Руки вытяну — и вот слушаю на ощупь:
		Едем… кони… сани… снег… проезжаем рощу.
		
		«Эй, ямщик, неси вовсю!  Чай, рожден не слабым!
		Душу вытрясти не жаль по таким ухабам».
		
		А ямщик в ответ одно:  «По такой метели
		Очень страшно, чтоб в пути лошади вспотели».
		
		«Ты, ямщик, я вижу, трус.  Это не с руки нам!»
		Взял я кнут и ну стегать по лошажьим спинам.
		
		Бью, а кони, как метель, снег разносят в хлопья.
		Вдруг толчок… и из саней прямо на сугроб я.
		
		Встал и вижу:  что за черт — вместо бойкой тройки…
		Забинтованный лежу на больничной койке.
		
		И заместо лошадей по дороге тряской
		Бью я жесткую кровать мокрою повязкой.
		
		На лице часов в усы закрутились стрелки.
		Наклонились надо мной сонные сиделки.
		
		Наклонились и хрипят:  «Эх ты, златоглавый,
		Отравил ты сам себя горькою отравой.
		
		Мы не знаем, твой конец близок ли, далек ли, —
		Синие твои глаза в кабаках промокли».
		
		1924 г.