Ты прости, что пришел к тебе поздно-препоздно,
	И за то, что, бессонно сердясь, ждала.
	По молчанью, таящему столько "тепла",
	Вижу, как преступленье мое серьезно...
	
	Голос, полный холодного отчуждения:
	- Что стряслось по дороге? Открой печаль.
	Может, буря, пожар или наводнение?
	Если да, то мне очень и очень жаль...
	
	Не сердись, и не надо сурового следствия.
	Ты ж не ветер залетный в моей судьбе.
	Будь пожар, будь любое стихийное бедствие,
	Даже, кажется, будь хоть второе пришествие,
	Все равно я бы к сроку пришел к тебе!
	
	Но сегодня как хочешь, но ты прости.
	Тут серьезней пожаров или метели:
	Я к цыганам-друзьям заглянул по пути.
	А они, окаянные, и запели...
	
	А цыгане запели, да так, что ни встать,
	Ни избыть, ни забыть этой страсти безбожной!
	Песня кончилась. Взять бы и руки пожать,
	Но цыгане запели, запели опять-
	И опять ни вздохнуть, ни шагнуть невозможно!
	
	Понимаю, не надо! Не говори!
	Все сказала одна лишь усмешка эта:
	- Ну а если бы пели они до зари,
	Что ж, ты так и сидел бы у них до рассвета?
	
	Что сказать? Надо просто побыть в этом зное.
	В этом вихре, катящемся с крутизны,
	Будто сердце схватили шальной рукою
	И швырнули на гребень крутой волны.
	
	И оно, распаленное не на шутку,
	То взмывает, то в пропасть опять летит,
	И бесстрашно тебе, и немножечко жутко,
	И хмельным холодком тебе душу щемит!
	
	Эти гордые, чуть диковатые звуки,
	Словно искры, что сыплются из костра,
	Эти в кольцах летящие крыльями руки,
	Эти чувства: от счастья до черной разлуки...
	До утра? Да какое уж тут до утра!
	
	До утра, может, каждый сидеть бы согласен.
	Ну а я говорю, хоть шути, хоть ругай,
	Если б пели цыгане до смертного часа,
	Я сидел бы и слушал. Ну что ж! Пускай!