Скрипичный Ключ*

Ведь человек - это не свойство характера, а сделанный им выбор.

 

Пролог

 

Ожидая своего коллегу, я с интересом наблюдал в окно за двумя мальчиками, приблизительно 5-6 лет, играющими в парке, находящемся через дорогу от больницы. У них был один игрушечный автомат на двоих: сначала один стрелял в другого и тот падал на землю, изображая раненого, потом они менялись местами. Но меня заинтересовало другое: каждый раз, когда автомат попадал в руки очередного мальчика, тот подбегал и, взваливая другого на плечи, как бы спасал его от гибели. Этого я никак понять не мог: ведь вроде враги, но в то же самое время помогали друг другу выжить. Во что же они играли: в войну или в спасение во время ее?

В открытое окно долетали звуки, доносившиеся из улицы. Неожиданно в монотонный уличный шум вклинились крики журавлей. Я поднял голову и увидел их, летящих в ясном, до голубизны прозрачном небе. Подумалось, что на земле нет ничего вечного: лежавшие под деревьями желтые листья, облетевшие с них,  были лучшим подтверждением этого…

Мои размышления прервало появление моего товарища, врача, которого я с нетерпением ожидал. «Посмотри это»,- сказал я и протянул ему флюорографический снимок. Он взял его и, подойдя к окну, стал внимательно рассматривать. Стоя рядом с ним, я произнес: «Обрати внимание сюда, видишь? Появился новый очаг, а ведь совсем недавно его не было! Распространяется быстро, захватывает все новые и новые здоровые участки. Да к тому же у пациента очень ослаблен иммунитет, а это только усугубляет ситуацию…» До этого не проронивший ни одного слова, мой товарищ произнес: «Да…Похоже на войну…Войну без правил!». «Тут без хирургического вмешательства, к сожалению, не обойтись»,- сказал я и, усевшись за стол, стал заново просматривать историю болезни пациента. Потом добавил: «Готовь его к срочной операции: удалим этот чудовищный нарост и, как ты говоришь, с «войной без правил» будет покончено навсегда!».

 

Я обвел взглядом маленькую комнату моего деда, теперь уже покойного. Мебель была 50-60 годов выпуска, возле старенького продавленного кресла стоял торшер с желтым абажуром. Это было его любимое место, он часто сидел в этом кресле, просматривая свежую прессу, которую я покупал для него, покуривая свои неизменные папиросы. Тут же рядом стоял проигрыватель грампластинок на специальном столике, под которым стопкой лежали сами виниловые пластинки. Он часто слушал их, особенно любил музыку в исполнении какого-то, по всей видимости, известного скрипача…

Дед умер полгода назад…Он, когда был еще жив, попросил меня, чтобы на его могильной плите, помимо остальных необходимых атрибутов, был изображен небольшой скрипичный ключ. Он не объяснил мне тогда, для чего это нужно, но его последнюю волю я выполнил…

Мои родители уехали погостить к моему младшему брату, у которого родился первенец. Он жил с семьей на другом материке Земли. И надо было такому случиться: через три дня после их отъезда внезапно умер дед, внезапная остановка сердца. Когда мои родители, узнав о его смерти, вернулись, я его уже успел похоронить. Уж слишком далеко жил мой брат…

 

Разбирая вещи деда в шкафу, я обнаружил общую тетрадь с синей обложкой, перевязанную белой тесемкой и рядом с ней маленькую бархатную коробочку. Открыв ее, я обнаружил в ней медальон, который был размером с пятикопеечную монету. В самом центре его была вмятина от удара каким-то, по всей видимости, небольшим железным предметом округлой формы. Раньше на нем был изображен крестик и теперь от вмятины, находящейся в самом центре медальона, отходили к краям две вертикальные и две горизонтальные выбитые в металле линии.

 Тетрадь была очень старая с пожелтевшими по краям листками. Осторожно развязав ее и с особой осторожностью раскрыв, я увидел знакомый мне с детства крупный размашистый почерк деда. Усевшись в кресло и включив торшер, поскольку на улице было пасмурно, я принялся просматривать написанное.

Медальон, по  которому я проводил время от времени пальцами, по всей видимости, нагрелся от моей руки и стал на ощупь теплым. За окном погода испортилась еще больше: стало темно, будто наступил вечер, вдалеке послышались раскаты грома. Чем больше я читал, тем больше у меня росло удивление, постепенно перераставшее  в неподдельный интерес. Окружающее меня пространство перестало для меня существовать: в тетради было написано то, о чем мой дед никогда никому не рассказывал. Блеснула молния, и запоздалое эхо грома прокатилось дребезжанием по оконному стеклу. Неожиданно погас свет и все, что было написано в этой тетради, предстало передо мной глазами моего деда…

 

…После полученной команды к отступлению, солдаты, пригибаясь и отстреливаясь на ходу, стали отходить к своим, заранее занимаемым позициям. Я немного замешкался: хотел забрать документы  у убитого в этом бою моего самого близкого друга и, наверное, лучшего парня на всей земле. И теперь, смотря на его рыжеватые, такие знакомые завитушки волос на голове, мне не верилось, что его больше нет… Я услышал вдалеке тяжелый хлопок и сразу за ним, невдалеке от меня, раздался взрыв. У меня замерло сердце, в ход пошла артиллерия. Рукопашные стычки, чередовались с обстрелами из минометов и тяжелых орудий. Сколько же их было за сегодняшний день? Я потерял счет. Я, не раздумывая больше ни секунды, стал искать укрытие и увидел его метрах в пятидесяти от меня: это была большая воронка, а, как известно, снаряд два раза в одно и тоже место не попадает…

От продолжавшихся непрерывных взрывов снарядов, солнце сошло с ума и укуталось непроницаемым покрывалом из пыли и едкого дыма. Господи, как хотелось стать маленькой песчинкой и хоть немного спрятаться от этого ада, смешавшись с землей, на которой лежал, прикрывая руками голову. Ползком, часто замирая, я постепенно приближался к намеченной цели. И вот, наконец, почти достигнув ее края, я рывком вбросил свое тело в воронку…Уже падая в нее, я увидел какое-то шевеление…На дне воронки находился человек, одетый в такую ненавистную мне чужую военную форму…

 

Ничего нового не происходило: как и тысячи лет назад люди воевали друг с другом. Изменилось только оружие, применяемое ими для убийства: оно стало более совершенным, а сами люди остались прежними. Одни наступали, другие оборонялись, потом, убрав раненных и похоронив убитых, они начинали все заново…

 

Я молча лежал и смотрел на него. От моего удара прикладом по голове, времени на выстрел просто не было, он закатил глаза и тяжело дышал.  Из раны, на его голове, медленно вытекала алая кровь. Сколько же мне довелось повидать ее за время войны, но привыкнуть к ней я так и не смог. На войне, если замешкаешься на долю секунды, можешь заплатить за это своей жизнью: если не ты, то тебя…

Это был юноша, можно сказать, - мальчик. Его измученное грязное лицо было забрызгано свежей кровью. По всей видимости, он, как и я, искал в этой самой воронке спасения от смерти. Он даже не сопротивлялся, а просто когда увидел меня, закрыл лицо руками. Это я позже понял, когда немного остыл, что имел дело почти с ребенком…Он, по своей детской привычке думал, что, закрыв глаза, сможет отгородиться от всех бед и окружающего его ужасного мира…    

Наступило временное затишье, но дым и пыль, поднятая от взрывов по - прежнему закрывала небо. «Нужно дождаться темноты, и потом под ее покровом пробираться к своим», - решил я. На правой щеке парня  зияла рана, по всей видимости, зацепило осколком: кровь вокруг нее запеклась и покрылась бурой коркой. Он застонал и открыл глаза, но, увидев меня, снова закрыл их. Неожиданно он стал торопливо говорить: «Вы наверно убьете меня, я Вас прошу, тут у меня в кармане письмо…Я его написал на всякий случай…Ради всего Святого, передайте его моим родителям, если это будет возможно…Я один у них …»

Со мной впервые за проведенные годы на войне происходило что-то странное: смотря на этого подростка в военной форме, я находился в неодолимом смятении. Раньше один только вид вражеского мундира вызывал у меня злобу, которая диким зверем рвалась из моей души…Теперь состояние душевного расстройства и подавленности, которое вызвал вид этого мальчишки, перемежалось приступами сожаления о случившемся: ведь я имел сына, приблизительно его одногодку. Жажда мести осела пеплом в моей душе и ей на смену, пришло что-то, напоминающее сострадание.

«Как ты?»,- спросил я его. Он не открывая глаз, пробормотал: «Голова кружиться». «Потерпи немного, скоро пройдет»,- подбодрил я его и потом спросил: «Тебя как зовут?» «Друзья называют Скрипичным Ключом, а так, Эдуардом», - ответил юноша. «Почему именно Скрипичным Ключом? - спросил я, - довольно странное прозвище». «Просто я ходил в музыкальную школу и ребята, которые жили в моем дворе, дали мне такой музыкальный псевдоним. Я скрипач, вернее был им»,- поправился он и, открыв глаза, посмотрел на свои руки. Я тоже обратил внимание на них: его длинные и, по всей видимости, очень чувствительные пальцы были перепачканы кровью вперемешку с землей. «Письмо оставь себе, - тихо сказал я, - как стемнеет, попробуем выбраться отсюда». Потом добавил: «Закончится война, ты снова возьмешь в руки скрипку, а я, оставлю все свои дела и обязательно приеду к тебе на концерт. Вот увидишь, ты станешь знаменитым скрипачом! У тебя все получиться и ты еще не раз вспомнишь меня!»  Парень очень внимательно посмотрел на меня и тихо произнес: «Спасибо Вам за такие слова…Я, в отличие от Вас, не верю, что когда-нибудь эта бойня закончиться…У меня какое-то странное чувство: Вы, чужой мне человек, мой враг, но я чувствую идущее от Вас тепло…» Потом добавил: «Человеческое тепло…»

Он лежал на дне воронки и смотрел на меня глазами, полными страдания: его коротко постриженные светлые волосы были полны песка, местами они были склеены между собой каплями крови и торчали безобразными ежами…На его худом теле топорщилась военная, покрытая бурыми пятнами от крови форма, которая была, по всей видимости на размер больше, чем требовалось…Алая струйка, вытекающая из раны, проделав извилистый путь по его впалой щеке, добралась до воротника его рубашки…

Взглянув на него еще раз, я стал снимать с себя гимнастерку. Сняв также нательную рубашку, я оторвал от нее длинный лоскуток и стал перевязывать голову мальчишке, необходимо было остановить кровь все еще вытекающую из раны на его голове. «Что это у Вас?»,- спросил он меня, указывая на медальон, болтавшейся на моей шее. «Это оберег,- промолвил я, - в нашей семье передается из поколения в поколение…» Он медленно поднял руку и на мгновение коснулся его… Я сразу почувствовал, как от его мимолетного прикосновения медальон нагрелся, и теплая волна окатила меня с головы до ног. У меня возникло странное ощущение, что пространство, находившееся вокруг воронки, стало вращаться вокруг нас…

 

Две человеческие судьбы, две искорки жизни столкнувшись, сейчас находились на маленьком пятачке земли, окруженным вокруг разрухой и хаосом…Рука с занесенным ножом над поверженным врагом дрогнула и выронила его…

 

Проверяя наложенную повязку на его голове, я спросил: «Что тебе больше всего нравиться исполнять? Может у тебя есть любимое произведение?» По всей видимости, я зацепил его любимую тему, потому что услышал сразу ответ: «Паганини! Каприз номер двадцать четыре ля-минор! Представляете, в таком, относительно коротком произведении одна тема и одиннадцать ее вариаций! Уму непостижимо! Ее очень сложно исполнять…»,- и он с сожалением опять посмотрел на свои руки. Я мало понимал, о чем он говорит, но утвердительно кивнул головой в знак согласия.

«Послушайте,- сказал юноша,- а если мы с вами встретимся опять во время боя лицом к лицу, ведь такое может случиться, то…». «Тише»,- перебил я Эдуарда. «Слышишь курлыканье журавлей…Прощаются…Зима, наверное, будет ранняя…» Скрипичный Ключ прислушался: где-то там, высоко в небе, невидимые журавли тоскливо и протяжно переговаривались между собой, покидая эти явно не гостеприимные места, которые скоро должны были быть покрыты первым снегом. Их печальное курлыканье как бы подтверждало бренность всего земного, неотвратимость...

Скрипичный Ключ неожиданно напрягся, его глаза округлились и стали смотреть мимо меня: он увидел что-то страшное за моей спиной. Его рот искривился в безмолвном крике… Я резко обернулся и увидел направленное в мою сторону дуло  пистолета…На краю воронки стоял покачиваясь от полученных ранений офицер…Он был, судя по его военной форме, врагом для меня и товарищем для Скрипичного Ключа… 

 

О чем думает человек за мгновение до смерти? О родных и близких? О том, что еще не успел сделать или о том, что через мгновение солнце для него перестанет светить навсегда? Может быть, о прожитой жизни, которая в доли секунды пробегает перед глазами?

Время замедлило свой ход, и я отчетливо увидел вылетевшую из ствола пистолета пулю, которая, вращаясь вокруг своей оси, желтой каплей медленно приближалась ко мне. Перед моими глазами мелькнуло лицо жены, которая, прикрыв рот руками, мотала из стороны в сторону головой. «Прощай»,- успел про себя сказать я и тут же тишину нарушил звук выстрела и полный отчаяния крик Скрипичного Ключа. Удар страшной силы обрушился в область грудной клетки и отбросил меня на землю…

 

Высоко в небе, отставший от клина молодой журавль, пытался догнать своих старших товарищей, отчаянно махая крыльями...Его силы были на исходе, еще немного и он потеряет их из виду…Для него отбиться от стаи было равносильно смерти…

 

Очнулся я в непонятном для меня месте, вокруг был приятный полумрак. Я оказался в каком-то туннеле, вдалеке которого мерцал блеклый свет…Странно, я не чувствовал боли, несмотря на раны из которых продолжала сочиться кровь, не было и страха, было только ощущение тепла чьих-то рук на своем теле…Вдалеке слышался чей-то протяжный крик, доносился он со стороны все того же загадочного света…Мерцание как бы звало меня, манило к себе…Я медленно поднялся и пошел в его сторону…

 

Приподняв на руках окровавленное, обнаженное по пояс тело, то ли врага, то ли обретенного друга, Скрипичный Ключ дико кричал; сейчас для него в этом сумасшедшем мире, сузившемся до размеров воронки, этот человек казался ему самым близким. Надвигались сумерки, и этот нечеловеческий, наполненный болью, жуткий крик, еще долго раздирал наступившую тишину и наводил одинаково ужас и тоску на солдат, находившихся по обе стороны нейтральной полосы...

На краю воронки, сжав в руке пистолет с уже пустой обоймой, лежал мертвый лейтенант: умирая сам, он напоследок сумел забрать с собой еще одного своего врага…Он, будучи офицером и, прежде всего человеком, давшим присягу на верность,  до конца выполнил свой воинский долг…

 

Я пытался открыть глаза, но дневной свет, словно бритвой, резанул по ним. Наконец, мне удалось их открыть, и я увидел перед собой склонившуюся женщину. «Как Вы?»,- спросила она. «Дайте воды, хочу пить»,- прошептал я и попытался приподняться. «Лежите, лежите. Я Вас сейчас напою сама!»,- сказала женщина. Боль с новой силой накатила на меня, и ее лицо исчезло…

Когда я очнулся следующий раз, то уже без проблем мог смотреть на свет, и мне даже удалось немного приподняться. Я лежал в полевом лазарете, заполненном до отказа ранеными солдатами. Ко мне подошла медсестра и спросила: «Как Ваше самочувствие?» Голова немного кружилась, но я ей сказал неправду: «Да вроде неплохо». «У Вас были сквозные ранения.  Но, слава Богу, ни одно из них не затронуло жизненно важных органов…Еще немного и Вы  могли  бы умереть от потери крови, хорошо, что вас случайно обнаружили  разведчики недалеко от наших окопов…А спасло Вас это...» В ее руках я увидел медальон, с вмятиной посредине. «Пуля попала в него,- продолжила она,- он спас ваше сердце от прямого попадания…» Потом она достала из своего белого халата бумажный пакет, вынула из него узкую полоску белой ткани, всю покрытую бурыми пятнами. Среди них, я увидел криво нарисованный такой же краской скрипичный ключ…«Этот кусок ткани мы нашли у Вас в кармане. Я его сохранила, возможно, он имеет для вас какое-то значение», - и стала измерять мне температуру.

Я откинулся на кровать. Скрипичный Ключ…Это он, больше некому… Дотащил меня до нашей передовой…Как ему это удалось, ведь кожа да кости…Откуда у него взялась сила и смелость сделать это? Зачем он спас меня? Я был в замешательстве и не мог ответить на вопросы, заданные самому себе…

 

Стая птиц опустились на землю, к ним медленно приближался отбившийся от них журавль. Они немного отдохнут и уже все вместе отправятся дальше, чтобы быть ближе к теплу, к солнцу, к миру в котором нет войны…

 

Все когда-нибудь заканчивается, в том числе и война. Мирная жизнь шла своим чередом: у меня подрастали двое внуков. Как-то проходя мимо музыкального магазина, я обратил внимание на витрину: в ней были выставлены музыкальные новинки. Мой взгляд задержался на одном конверте грампластинки: на ней было изображено лицо молодого человека со шрамом на правой щеке…С нее на меня смотрел Скрипичный Ключ! Ему удалось вернуться живым с войны и, судя по всему, стать знаменитым скрипачом!

Кассир смотрел вслед седовласому мужчине, идущему к выходу из магазина. Тот бережно, словно какую-то драгоценность, прижимал к своей груди стопку пластинок с классической музыкой в исполнении какого-то скрипача. Заинтересовавшись, парень вышел из-за кассы, и, поскольку посетителей в магазине больше не было, подошел к полке, на которой находились все пластинки этого музыканта. Взяв оттуда одну наугад и прочитав на ней аннотацию, пожал в недоумении плечами: ничего интересного для себя он там не обнаружил…

 

В пасмурном небе появилась тонкая черная полоска, уходившая далеко за горизонт и делившая его на две части. Из полоски стал медленно появляться какой-то остроконечный предмет, отливающий полированным металлом, отдаленно напоминающий лезвие скальпеля. Тяжелые тучи, находящиеся рядом с огромным, занимающим полнеба лезвием, поменяли свой цвет с темно-серого на багряный. Пошел мелкий дождь с красноватым отливом. Молния, вылетевшая из наконечника громадного лезвия, ударила в землю и толстый слой пузырчатой черно-зеленой массы, покрывающая ее, неожиданно стала колыхаться, словно предчувствуя свою неотвратимую гибель…

Я сидел в ординаторской и просматривал историю болезни пациента, которому недавно сделал операцию. Дела у него шли на поправку, и я, как лечащий врач, был более чем удовлетворен. Поставив свою подпись в конце исписанного мной листа, я непроизвольно дотронулся до медальона деда, висевшего у меня на шее. На мгновение задумавшись, я рядом со своей подписью дорисовал еле заметный символ. Закрыв историю болезни пациента, я устало прикрыл лицо руками…

Из радио тихо лилась музыка, голос диктора объявил следующего участника: «А сейчас для вас прозвучит Каприз номер двадцать четыре ля-минор Никколо Паганини в исполнении великолепного виртуоза, он назвал имя и фамилию скрипача». «Чаще Вы его могли слышать,- продолжал диктор, под псевдонимом «Скрипичный Ключ», и тут же полилась музыка. Внезапно меня осенила одна догадка, и я решил ее сразу же проверить. Накинув куртку, я быстрым шагом направился на стоянку для машин.

Я внимательно, держа в руках виниловую пластинку, рассматривал лицо человека, изображенного на конверте. У него были правильные черты лица и подернутые грустью глаза…Длинные волосы цвета пшеницы, щедро усеянные сединой, не скрывали страшного шрама на его голове…На правой его щеке так же был заметен рубец от шрама…Это был Скрипичный Ключ…Вот кого так часто слушал мой дед…Я провел рукой по его лицу и неожиданно почувствовал, как в области моего сердца стала распространяться горячая волна…

Медальон деда, висевший у меня на шее, стал излучать тепло… Обыкновенное человеческое тепло…

 

 Эпилог

 

Поздно вечером, в архиве, который находился на первом этаже больницы, на одной из полок появилось слабое свечение нежно голубого цвета. Дежурившая в эту ночь молоденькая сестричка, недавно поступившая сюда на работу, испуганно подбежала к стеллажу, боясь, что начался пожар, и выхватила из ряда объемную историю болезни, из которой исходило сияние. Она открыла книжечку и испуганно выронила его из рук: на странице, которая вся была исписана, в самом ее низу, возле подписи врача мерцал нарисованный маленький скрипичный ключ…

Через мгновение свечение пропало, и маленькое помещение архива опять погрузилось в полумрак…