АРИСТОВ

        Ура! Я почти в отпуске. Это такое счастье уйти в отпуск,  да еще летом.  Да еще в хорошую погоду, когда  каникулы у моей дочки и можно съездить на море, поваляться беззаботно на солнышке.  У нас в отделе это удается немногим, а вот мне удалось.  Радостное настроение выплескивается из меня  и не дает никакой возможности сидеть в кабинете. Мысленно я уже бегаю по магазинам, покупаю летние платья себе и дочке,  купальники и шортики.  На  рабочий стол  не смотрю,  там  лежит одно единственное дело, которое надо   направить  в суд.  Дело совсем тоненькое, маленькое.   Фигня,  - думаю  я про себя.  Три дня работы и отпуск.  Как же  сладостно звучит это слово – отпуск.   Подхожу к столу и потихонечку, нехотя,  начинаю листать дело, пытаясь убедиться, что оно действительно не сложное и работы по нему не более чем на три дня.   
             В дверь кабинета   постучали.
            - Входите, - беззаботно крикнула  я стучавшему.  Дверь медленно приоткрылась    и   вошел  Аристов.  
           - Я по повестке,  мне   следователя,   -  сказал  он  хриплым голосом,  глядя мимо меня.  
          Мое радостное настроение   улетучилось сразу. Аристова  по кличке «Арюша» я знаю уже несколько лет,   его  систематически  доставляют  в отдел  оперативники из различных притонов, это наркоман со стажем,  как мы между собой называем «конченный наркоман», так как букет его заболеваний, не оставляет ему ни каких шансов дожить до старости.    В последний раз я видела его  несколько месяцев назад, когда его в очередной раз  привели в отдел,  и мне пришлось его допрашивать.  Высокий, худой,  с огромными серыми глазами,   печально смотрящими на этот мир, он вызывал у меня чувство глубокого сострадания.  Синий  шерстяной свитер, плотно облегающий его худой  торс и наглухо закрывающий шею до подбородка,   был единственным в его гардеробе,  он ходил в нем даже в самую сильную  жару.   Я знала, что под большим воротом свитера Аристов скрывает след от трансгуляционной  борозды, оставшейся у него после неудачной попытки повеситься.       
          - Входи, я тебя не вызывала,  - я точно помнила, что никаких повесток ему не отправляла.  
         - Да я так, по привычке сказал,  я просто пришел, поговорить,  мне надо, -  он не смотрел   на меня,  невозможно было вообще понять, куда он смотрел, веки были прикрыты и в глаза бросались длинные пушистые ресницы. 
- Заходи! Заходи,  раз надо, садись,  я слушаю.
Арюша сел на стул  стоящий у стола,  подогнув ноги под стул. В кабинете воцарилось молчание. Я ждала, что Аристов  наконец то скажет зачем пришел, но он молчал, погрузившись в дремоту.  Такое состояние Аристова говорило  о том, что он недавно принял дозу наркотика.
           - Аристов, ты зачем пришел? -  громко, спросила я и увидела, как  он  встрепенулся и приоткрыл глаза.        
         - Выслушать меня можете?  -  хрипло сказал он.     
Мне показалось, что  голос его  дрожит.  Я посмотрела на него внимательнее.   От увиденного у меня сжалось сердце.  Передо мной сидел  человек,  из которого высосали жизнь, оставив одну оболочку.   Слова  «кожа да кости», наилучшим образом подходи для его описания.  Глаза ввалились так, что было похоже, что скелет обтянули  землистого цвета кожей, скулы выделялись на фоне ввалившихся щек.  Видимо, когда то сильные руки,  лежали на коленях   безжизненно.
            «А два месяца  назад он  выглядел лучше», - подумала  я, понимая, что  пока он не уйдет,  настроение счастья и беззаботности не вернется. Аристов посидел какое-то время молча, а потом  заговорил опять глядя куда-то в сторону.
           - Я приговор себе подписал,  - сказал он,  -  все, жить больше не могу.   Таких как я,  убивать надо.
             Я молча переваривала услышанное.   Привычка прятать от людей свои эмоции действовала безотказно. 
          - Да ты его уже лет десять назад  себе подписал, когда первый раз наркоту  попробовал,  - сказала  я хладнокровно, но  сердце  почему-то тихонечко заныло от жалости.  
        -  Аристов, прекрати   истерику,  что случилось?  -  я старалась говорить строго, без лишних эмоций, но с чувством  сострадания,  что бы он мог понять, что мне не безразлично. Да мне и не было безразлично.  Жалость к  этим людям стала неотъемлемой частью моей жизни. Я давила ее и загоняла  далеко, но всякий раз она поднималось из глубины моего сознания, и заполняла меня без остатка.
     -  А у меня и нет истерики, я все продумал и все решил, - как то спокойно и устало сказал он и   посмотрел на меня в упор. 
 Пожалуй, за все время, которое я знала Аристова, я впервые увидела его глаза.  Это жуткое зрелище -  безжизненные, ничего не выражающие глаза, как у манекена, пустые и   мертвые.
 Боже, он действительно похож на мертвеца, в нем все умерло, -  стало жутко и неуютно находиться с ним в одном кабинете. Захотелось на улицу, на солнышко, в мир живых людей.   Надо сказать ему, что у меня нет времени, что  я куда-нибудь спешу,  и пусть себе идет со своим разговором. Знаю ведь, что наркоман ничего путного сказать не может, только  потеряю время.  Но вопреки своим  мыслям, я спокойно  сажусь за стол, и произношу: «Слушаю»,  -  внутренне ненавидя себя за  это.
           Аристов опять погружается в дремоту.    «Да выгони ты его», - говорит мой рассудок и  займись делом,  пусть идет,   сам выбрал себе свой путь, сам наркоманом стал,  я тут причем? -  Но где-то внутри,  как маленькая занозка от кактуса,  колет не очень больно, но ужасно неприятно,  и эта занозка заставляет меня  делать поступки,  прямо противоположные здравому смыслу.
           - Аристов, очнись,  говори,  у меня нет времени  ждать, пока ты выспишься.
          Он вздрагивает, приоткрывает глаза и   начинает говорить. До меня не сразу доходит  смысл сказанного,  но постепенно  я начинаю понимать,  о чем он пытается мне рассказать.  Я просто сижу и слушаю, мыслей нет,  есть только  сидящий напротив  человек с его  болью, нечеловеческими страданиями и желанием уйти из жизни.   Кто же распоряжается нашими судьбами? Кто делает из одного человека  убийцу, из другого наркомана,   из третьего    хорошего человека?  Сам ли человек  делает себя, или есть все же  кто-то извне, кто  ведет нас по жизни, а  мы только  шахматные фигурки, которые переставляют на большой  доске  жизни. 
       Начало рассказа  Аристова я не могу вспомнить, как ни стараюсь,  включилась и стала воспринимать сказанное, лишь тогда, когда он  стал говорить про друга Сашку.  Боль,  звучавшая в его голосе,  постепенно передавалась мне.  Я уже представляла себе  Аристова до момента  употребления наркотиков.   Высокий, стройный, со спортивной фигурой,  с огромными серыми глазами и на удивление и зависть девчонок, длинными пушистыми ресницами.  Его и Сашку, с которым он дружил всю жизнь и любил  как брата, провожали в армию. Шумная, веселая  компания, среди провожающих была  Лера Кайгородцева –  тоненькая, рыженькая,  с веснушками на носу, стеснительная  и совсем беззащитная девушка.   Лера нравилась Аристову со школы, он частенько подшучивал над ней, но отношений не завязывал. Почему?  Объяснить сам не мог, просто проходил мимо.
       - Спой,  пожалуйста, - Лера, мило улыбаясь,  протягивает Сашке  гитару и присаживается на краешек дивана.  
      Взяв инструмент  из Лериных рук, Сашка, перебирая струны, настраивает гитару.   Все знают, что он виртуозно играет   и хорошо поет.  Ни одна гулянка не обходиться без Сашкиных песен, которые он сочиняет сам. Кроме своих песен Сашка  исполняет  песни Высоцкого. 
      - Саш, спой про друга, - просит Лера, оглядывая всех присутствующих,   и ищет у всех  поддержки в выборе песни.     Сашка картинно кланяется и тихонечко перебирает струны. Все замолкают и слушают, как он, подражая Высоцкому,  поет:
«Если друг оказался вдруг,  и не друг, и не враг, а так… 
Если сразу не разберешь, плох он  или хорош…»                                                                                     
     После этой песни Сашка поет песню про друга собственного сочинения  в которой есть такие слова:
« …  в  минуту опасности  я готов прикрыть твою спину, а зачем еще нужен друг…»
     Тогда еще никто даже  и предположить не мог, какие это были пророческие слова.
     После веселого застолья  вся компания идет  на берег Волхова, встречать рассвет. Аристов старается держаться ближе к Лере,  берет ее за руку.  Лера не убирает руку, а наоборот  крепко держится за него и, опустив глаза,  молча шагает  рядом.  Ему приятно идти с ней,  держать  ее руку. Волна счастья разливается по телу  и ему не хочется, что бы этот вечер закончился.  Уже под утро  он провожает Леру домой и они страстно целуются в подъезде ее дома.
    - Ты самая лучшая!  - шепчет он ей на  ухо. Лера мило  улыбается ему в ответ и,  обхватив   за шею,  нежно целует его губы. 
   - Я буду тебя ждать! Возвращайся, -  говорит она на прощанье   и проскальзывает  к себе  в квартиру.
      Ошеломленный и  очень счастливый Аристов бежит домой, рисуя в своем воображении свое возвращение из армии, милую Леру, встречающую его на вокзале.                
    Он  не подозревает,   как изменится все  в скором времени,   и жизнь станет другой для него, для его друзей и для Леры.
 
            
         Армия – нет даже сомнения в правильности  их выбора.  Надо отслужить, значит надо.  Первые полгода самые тяжелые, но они прошли.  Никакой особой дедовщины и мрачных воспоминаний не оставили  в душе Аристова, просто тяжелая работа и желание выспаться.  Через полгода службы  Аристов и Сашка, из учебки  были   переведены к новому месту службы в  город Грозный , Чечня.   И вот с этого момента  рассказ Аристова  захватил все мое внимание,  я слушала,   просто слушала.
         В Грозный их привезли  военным эшелоном  весенним  утром.   В  Питере  еще было холодно, лежал снег,  а тут цвели сады и пригревало солнышко.    Поселили в  казарму, расположенную прямо в центре города  в военном городке.   День прошел в хлопотах, связанных с приездом.  Переносили вещи,  приводили себя в порядок после дороги. Уже ночью, лежа  на  узкой солдатской кровати,  думал о Лере Кайгородцевой,  почему-то именно она приходила к нему в мечтах о чистой и страстной любви.  Так и уснул , думая о ней.
         Разбудил его  непонятный свист, какое-то мгновение и его подбросило вверх, неведомая сила   подхватила   и выбросила в окно,  только потом он услышал грохот. Не понимая,  и не осознавая происходящее,  он попытался встать.  Вокруг стоял страшный грохот,  землю сотрясали неведомые ему силы,  свист и грохот не прекращались.  Он  глубже вжимался в землю, больше не пытаясь встать, только молясь о том, чтобы все это закончилось. Сколько времени это продолжалось  он не  помнит,  но  в какой-то момент он услышал около себя шепот, не сразу понял, что это Сашка пытается  говорить ему на ухо.
- Во страшно-то,  матери только не говори, что мы так попали, а то расстроится.
 Смысл Сашкиных слов доходил до него плохо.  Не сразу заметил, что  взрывы прекратились, и наступила тишина.  Сашка попытался его поднять. Ноги были ватными, не слушались, и он смог только сесть.  Он смотрел, как суетится возле него Сашка и не мог даже сосредоточиться на своих мыслях.  Что это было? В следующую минуту раздался свист, именно такой, от которого он проснулся, и который потом в течение   всей его жизни будет преследовать его  во снах.   Сашка, его друг Сашка,  такой  худенький, маленький и физически совсем слабый,  в одно мгновение  толкнул его на землю и лег на него сверху.  Одно мгновение, всего лишь одно мгновение, которое он запомнил,  и это мгновение перевернуло всю его жизнь,  именно с  этого мгновения  жизнь потеряла  свою прелесть навсегда.    Тишина после  взрыва была гнетущей. Прислушиваясь к себе, он потихонечку пытался привести мысли в порядок. Страх, который сковал его тело липкой паутиной, не отпускал и еще некоторое время он лежал не шевелясь.  Что-то теплое текло по его шее и неприятно щекотало.   Через несколько минут он осознал, что на нем лежит что-то теплое и совсем не живое. И тут как молния – Сашка,  это же Сашка толкнул его  на землю и лег сверху.  Хотелось вскочить на ноги,  закричать, но  тело не слушалось,  он смог только пошевелиться и тихонечко  выбраться из-под лежащего на нем Сашки.   Встав на дрожащие ноги , он посмотрел на  Сашку.   Широко открытые Сашкины   глаза смотрели в небо.  Это сон, это плохой сон.    К ним подбежали,  кто-то склонился над Сашкой и закрыл  ему глаза.   А дальше  страшный и кошмарный сон продолжился:   ему отдавали команды, а он бездумно их выполнял:  носил кирпичи и камни, копал ров,  переносил убитых к стене казармы и складывал на землю.  Уже вечером к нему подошел  старшина:
 -  Кто он тебе?
-  Друг, этой мой друг, он закрыл меня своим телом,  понимаете,  он меня закрыл, -  голос срывался,  переходил на крик, но слез не было.  Хотелось выть и плакать, но слез не было,  был только внутренний страх, который он не мог преодолеть.
          Когда увозили Сашку, он не пошел прощаться. Почему?   Не пошел и все. Не хотел видеть его мертвым. Вспоминал его только  живым и веселым.  Пришла  мысль о том, что  одну жизнь ему подарила мать, а вот вторую,   ему подарил его друг Сашка.  Тогда   он дал себе слово, что  своего сына  назовет Сашкой в память о лучшем друге.  Боль от потери не проходила, но еще сильнее мучил страх, который проникал в каждую клеточку,  не давал вздохнуть полной грудью,  распрямить плечи,  смотреть людям в глаза.  
Средство от страха, в виде  маленького кулечка из бумаги с порошком внутри,  нашлось через неделю  после   гибели Сашки. Пакетик дал  все тот  же сердобольный старшина,  при этом сказав: «На, не помешает,  а то ты умом тронешься».  Что делась с  порошком, старшина  не сказал.   Некоторое время он носил пакетик с порошком в кармане, а потом попросил    старшину  научить, что с ним делать.  Глядя на него безумными глазами, явно одурманенными  таким же порошком,  старшина  взял пакетик,  проделал какие-то манипуляции с порошком и шприцем, и сделал ему укол.  Этот укол и стал точкой его невозврата в нормальную реальную жизнь. С этого дня мир, в котором жил Аристов,  был безвозвратно утерян, на  его смену пришел другой, неведомый,  который его страшил и заставлял   ходить   сгорбившись и не глядя в глаза людям.
        Через полгода, чтобы не поднимать проблему наркомании в армии, его  комиссовали, и он поехал домой.  В кармане  одетой на нем шинели он вез  заветный порошок, без которого его жизнь теряла  всякий смысл и становилась тягостной и невыносимой. 
       Переступив порог родного дама и увидев  мать и отца, не испытал ни капли радости от встречи, лишь досаду от присутствия дома посторонних людей.   Реальный мир с его радостями и горестями, был для него теперь где-то далеко, и он даже не осознавал, что возврата   нет.   Мир  наркотиков был другим, непонятным и притягательным.  Тогда Аристов не осознавал в какую пропасть   он опускается с каждым  уколом .   Осознание,  что он наркоман, пришло гораздо позднее.   
            - Сынок просыпайся ,  -  мать склонилась к нему  и поцеловала в макушку. 
Каким счастьем светились ее глаза, когда она смотрела на него!    Аристов  быстро накрылся одеялом, спрятав под одеяло руки. Не хватало, что бы она увидела следы от уколов.  Его  раздражала  мать, которая  все время  лезла к нему. Он сделал вид, что собирается спать дальше и отвернулся к стене. 
           Уже прошел месяц, после его возвращения из  армии.    Месяц  красивых снов и иллюзий.   Пребывая в своем иллюзорном, нереальном мире, Аристов чувствовал себя в полной безопасности, но этот его мир хотели разрушить его родные – мать и отец, которые  навязывали ему свое общество, пытались устроить на работу, давали нелепые советы.  Отец не отказывал ему в деньгах, т.к. имел хорошо налаженное дело, но все чаще и чаще намекал, что надо бы ему помочь  и начать с ним работать.  Иногда отец  как-то подозрительно на него смотрел и все пытался о чем-то спросить, но Аристов  сразу  уходил из дома.   И вот все же  это случилось – мать,  которая всегда везде лезет, нашла  под ванной его шприцы и порошок.  Вернувшись  домой,  Аристов увидел  на столе  пластиковую коробочку, которую он так тщательно прятал.  Заплаканное  бледное лицо матери  говорило о том, что она догадалась  о принадлежности и назначении этого набора  и волна раздражения и неприязни захлестнула  его с такой силой, что он еле сдержался, чтобы не ударить ее.   Его сдержало присутствие дома отца, который  был хоть и  старше, но крепче и сильнее его.  Не глядя на отца, он подошел к столу, протянул руку к коробке.
- Нет,  не трогай, - отец аж подскочил  с дивана, пытаясь остановить Аристова. 
- Это мои вещи и не смейте их брать, -  со злостью и угрозой прохрипел Аристов. Взяв коробку,  он вышел из комнаты.  Отец кинулся следом.
-  Владислав, остановись,  прошу тебя, давай поговорим, -  голос отца был растерянным.
- Да пошли вы оба, не надо лезть в мои дела, и не трогайте мои вещи!  Я же не лезу  в  ваши! 
 Злость на родителей  накрыла его с такой силой, что возникло желание их убить, задушить.  - Чтобы они  побыстрее  сдохли, - подумал он со злостью, -  лезут тут.  
            Аристов выбежал из дома,  идти было некуда.   Надо было найти место,  где можно было бы спрятать свою драгоценную ношу, его безмятежную и счастливую жизнь.  Порошка еще хватит на некоторое время. Что будет потом,  его тогда не волновало.  
            Приют Аристов нашел в притоне, где  наркоманы  собирались с единственной целью – изготовить и употребить  наркотики.  Все, что происходило с ним за это время в реальной жизни, он помнил плохо.    Дни, проведенные в притоне,  были похожи один на другой.  С утра все обитатели притона озадачивались  поиском денег для приобретения  дозы.  Способы поиска были разными: кто-то  воровал, кто-то пытался работать, кто-то попрошайничал.  Лично он выбирал время, когда дома не было родителей и выносил   ценные вещи, которые за бесценок продавал в киоски и ларьки.  Когда родители сменили замки  на двери, он стал  ходить по  друзьям и просить у них в долг.  Когда друзья стали отказывать, пришел домой к матери.   Он  знал, что его любящая мать не откажет.  И она не отказывала. Слезы и уговоры матери на него не действовали, он научился ее шантажировать, каждый раз  выпрашивая   деньги на очередную дозу, обещая, что это последний раз.  И она,  видя его страдания от начинающейся ломки,  страдая вместе с ним от боли,  давала ему деньги.   Приобретая очередную дозу и уходя из реальности в свой иллюзорный мир, он был счастлив и не хотел ничего менять в этой жизни.  Но все портил отец, который как  маньяк искал его по всем притонам  и уговаривал лечь на лечение. 
       Аристов не помнил, сколько времени он уже не жил дома,  не помнил   ничего из той прошлой жизни, которая была у него до наркотиков.  Не помнил друзей,  с которыми  рос и ходил в школу,  забыл он и о Сашке, который, ценой своей жизни,  подарил ему жизнь.  Не вспоминал он и Леру,  рыжеволосую одноклассницу, о которой  мечтал.  Поиск денег на приобретение наркотиков,  поиск самих наркотиков занимал всю его жизнь.  Весь смысл его жизни  сосредоточился в порошке, под названием героин. Все труднее и труднее было найти  деньги на героин.  Отец  следил за каждым шагом матери, которая и готова была помочь   деньгами, но не могла, т.к. отец не давал ей денег, запрещал встречаться с сыном.
Всю свою злобу  Аристов  перенес на отца, как же он его ненавидел,  именно  отец  пытался  встать  между ним   и  его счастливой жизнью.   Наступил день, когда Аристов не смог найти денег на приобретение  героина. Ненависть к отцу выросла с такой силой, что лицо отца стояло у него перед глазами, и он представлял себе, как он бьет по этому лицу, как отец захлебывается кровью, и это видение приносило ему временное облегчение.  Аристов уже не мог подняться на ноги, пройти несколько шагов,  силы оставили его  и только боль никуда не уходила. 
   Боль, которая  сосредоточившись в животе, потихонечку разлилась по всему телу,  медленно захватила  каждую клеточку его организма, проникла в  мозг и начала  выворачивать руки и ноги,  он  чувствовал, как трещат  и ломаются его кости.  Боль была настолько нечеловеческой, вытерпеть ее было просто невозможно.  Все содержимое его организма извергалось наружу, и в этих скользких  зловонных  испражнениях   Аристов  скорчившись, с воем и стоном, катался по полу, пытаясь  подняться, но  рядом не было никого, кто бы мог хоть как-то облегчить его участь.   Боль не отступала ни на минуту,  не давала никакой передышки.
 Катаясь по полу, он наткнулся  на  поводок для собаки. Не соображая,   что это такое, он неосознанно схватил поводок и стал его разматывать, опутывая  им свое тело.  И тут пришла мысль – надо умереть, тогда  все закончится.  Смерть казалась ему единственным правильным и приемлемым выходом.  Удерживая в сознании одну единственную мысль о смерти,  Аристов  попытался на ней сосредоточиться, боль мешала этому, но желание избавиться от нее  было сильнее.  Каким-то образом он все же дополз до ванной комнаты,  сжимая в руках  собачий поводок, как соломинку для своего спасения.  В ванной комнате он долго, дрожащими руками, превозмогая боль,   завязал поводок в петлю, свободный конец поводка  закрепил на трубе  и,  торопясь избавиться от нестерпимой боли, не раздумывая ни секунды,  одел петлю на шею и расслабил свое измученное тело.
 Сознание возвращалось медленно,  вместе с сознанием возвращалась и боль. Правда боль не была уже такой нестерпимой, и если не шевелиться, то  можно было ее терпеть.  Воспоминания медленным хороводом всплывали откуда-то из черного омута.  Аристов попытался открыть глаза.  Белый потолок, белые стены,  окно без штор. Все что он видел, было совершенно незнакомым.  Рядом с ним находился человек в белом халате, который, как только Аристов открыл глаза, вскочил, наклонился к нему. Лицо  склонившегося над ним человека  расплывалось,  и он не смог уловить его черт.  Попытка пошевелиться  причинила  боль,  и он застонал.  Откуда-то издалека, как из  другого мира, до него доносился шепот, но разобрать слов Аристов не мог.  
               Силясь вспомнить все происшедшее с ним, Аристов прикрыл глаза,  и  тут же  в сознании   всплыло его последнее пристанище – комната, в которой он испытал нечеловеческую боль,  саму боль и  затягивающуюся на шее петлю.  Он четко помнил свой уход из жизни. Аристов попытался рукой дотянуться до шеи, но при усилии поднять руку понял, что рука привязана к кровати. 
Интересно, он выжил, или это  так в другом мире?  Через пелену  тумана где-то далеко он слышал, что кто-то пытается ему что-то  сказать.  Аристов прислушался и услышал:
- Сыночек, сыночек,  как ты себя чувствуешь?  Ты меня узнаешь?  Сыночек  это я, папа.  
Слыша голос отца,  мозг сразу же  выдал Аристову картинку -  лицо отца в крови с  разбитыми губами.  Но злобы на отца он не испытал.   Ему вдруг нестерпимо захотелось увидеть мать. 
  Выздоровление шло медленно.   Ослабленный длительным приемом наркотиков организм,  восстанавливался неохотно, все время  пытаясь сорваться в пропасть небытия.   Осложнялось все полученными при  суициде  травмами шеи.  Отец, боясь потерять своего единственного  сына,  продал   свой налаженный бизнес,  и  вложил все свои деньги в его лечение.   Как только Аристов  смог самостоятельно  вставать и передвигаться,  он увез его   в лучшую клинику мира, где  и продолжил его лечение.
           Прошло  два года,  прежде чем Аристов вернулся  домой.   Аристов не хотел вспоминать эти два года. Он хотел их исключить из памяти, так же как и те годы, которые он  провел в иллюзорном мире наркотиков.   Он попытался просчитать,  сколько же лет надо вычеркнуть из жизни – получилось  семь.  Семь лет назад он счастливый и беззаботный уходил в армию,  именно тут на этом вокзале его  провожали друзья.    Он вернулся через семь лет.   Аристов вдохнул родной воздух полной грудью. 
- Ну, привет, родной город,  - сказал он,  - давненько я тебя не видел. Стоящий рядом отец улыбнулся ему счастливой улыбкой.   Только Аристов знал,  сколько  пережил этот человек, пока вытаскивал его из  глубин иллюзорного мира.  
Подхватив  сумки, они быстро зашагали домой. Свежий   воздух пьянил их,  им было хорошо вместе.  За время,  проведенное за границей,  отец стал ему  самым лучшим другом,  они доверяли друг другу все свои секреты,  советовались по всяким пустякам.   Аристов узнал, что остался жив благодаря своему отцу, который  в полном смысле слова вытащил его из петли,  а потом   медленно, не теряя веры и сохраняя самообладание, помогал  освободиться от  такой сильной и  пагубной зависимости – наркомании.
Дома их ждала мать. 
- Какая же она седая, - подумал Аристов, нежно обнимая мать. 
Она прижалась к нему с такой силой,  сдерживая рыдания, что  на глазах у Аристова выступили слезы.  Он вспомнил свою ненависть к  ней, вспомнил,  как  обманывал ее, как выманивал у нее деньги на очередную дозу. 
Неужели это был он, неужели он мог так поступать с ней?  
- Мам, ну все, все хорошо,  все плохое осталось там, это прошлое,  обещаю. 
Она,   не выдержав, разрыдалась и уткнулась  в его грудь. Он растерянно гладил ее по волосам.  Подошедший отец быстро разрядил обстановку:
- Мы с дороги, мать,  есть хотим, а ты тут слезы развела, корми, твои мужчины голодные вернулись.  
Мать быстро засуетилась и  помчалась на кухню.   Втроем они сели за кухонный стол. Какое счастье он  ощутил сидя с ними за кухонным столом и уплетая мамины котлеты и пирожки, болтая как в детстве ни о чем, и обо всем сразу!
- Лера Кайгородцева ко мне приходила, - сказала мать, подкладывая  пирожок. Она все два года ко мне приходила,  помогала по хозяйству,  поддерживала меня, помнишь такую?  
Кусок пирога застрял в горле у Аристова. 
- Лера?  Как приходила, зачем?   - спросил Аристов изменившимся от волнения голосом.  Он вспомнил  проводы в армию, милую   Леру Кайгородцеву с ее рыжими волосами и веснушками на носу.  На душе стало тепло. Он думал, что он выпал из реальной жизни, и никто уже его не помнит, а те, кто помнит, не захотят с ним знаться.
- Хорошая девушка,  милая, - сказала мать. - Мне как-то легче было переживать  твое с отцом  отсутствие, когда она приходила, мы с ней чай пили, разговаривали, фотографии смотрели. Я люблю, когда она приходит.   Я сказала Лере, что ты должен приехать, обещала прийти.
             За разговорами  прошло несколько часов,  в дверь позвонили, мать пошла открывать.
           И вдруг он увидел Леру… ту самую Леру Кайгородцеву, девушку его мечты.   Несколько лет, которые он ее не видел,  никак не отразились на ее внешности. Она по-прежнему была  с веснушками на  милом и родном лице,  беззащитная и маленькая.  Что-то забытое  и очень приятное шевельнулось глубоко внутри  Аристова. Что-то из детства,  из времени, когда был жив Сашка.  И вдруг он вспомнил Сашку,  живого,  задорного, с веселой улыбкой.  Как же он мог о нем забыть?!
-  А ведь я даже на могилу к нему не  сходил,  мать его не навестил,  как же это получилось, как такое могло случиться?  
Он смотрел на Леру,  и   в глубине его сознания  оживали давно забытые им чувства.   Неосознанная радость и теплота  вдруг  наполнили его,  и ему захотелось жить, жить, нормальной жизнью, радоваться простым вещам, солнышку, теплу, прикосновению к руке любимой девушки, зеленой траве.
 Он огляделся вокруг.  Как же давно он не замечал жизни,  где же он был все это время?   Сколько же продолжалось это его забвение?   Он произнес ее имя: 
- Лера,  - она улыбалась ему.
    Больше они не  расставались.   Счастье, светившееся в глазах  Леры, делали его сильнее и мужественнее,  только ей он мог  прямо смотреть в глаза, рассказывать о себе мельчайшие подробности, доверять свои тайны.  Единственную тайну, которую он не мог доверить Лере, это его страх, тот который он  испытал во время  обстрела в Грозном.    Теперь он часто вспоминал Сашку. Вспоминал их проводы в армию, их веселую компанию.  Как же счастливы они были тогда!
           У него появилась  надежда, что больше ничто и никогда не омрачит их с Лерой счастье,  они такие молодые, красивые,  у них все впереди.  Любовь Леры  вселяла  в него уверенность в завтрашнем дне,  ему не нужна  иллюзия жизни, теперь ему нужна сама жизнь,  с ее радостями и горестями, и они с Лерой все переживут, пройдут по этой жизни рука об руку.  Но опять кто-то неведомый разыграл партию жизни по своему усмотрению.
-  Ты будешь отцом! – кричала радостно Лера,  хватая его за руки и пытаясь чмокнуть его в нос.
- Отцом, я буду отцом, - Аристов не верил  своим ушам. 
Как же это быть отцом?   Что это такое?   Волна счастья захлестнула не от новости, а от прикосновения Лериных рук, от ее  радости, которая плескалась из нее  через край. Ее  руки  касались его,  и от  этого жар разливался по всему телу.  Какая же она родная, самая родная на этом свете!    Он схватил ее на руки, нежно прижал к себе. 
- Родная моя, я буду отцом, я буду отцом, -  шептал он ей на ухо,  нежно держа ее на руках.
Рыжие волосы Леры касались его щеки, и от этого прикосновения он задыхался от счастья.  Ни разу в своей жизни Аристов еще не был так счастлив.
        Утром  Аристов  пошел провожать Леру в поликлинику,  ей надо было встать на учет по беременности.  С гордостью вышагивая рядом с ней,  он не переставал  испытывать  радость,  от своего будущего отцовства.  Поддерживая ее под руку,  он мечтал  вот так идти рядом с ней всю жизнь, оберегая ее от всех бед.  В поликлинике, Лера бегала по всем кабинетам, сдавала анализы и все время подшучивала над ним по поводу  его нахождения   в женской консультации.  После консультации они не сговариваясь пошли в магазин детской одежды и долго рассматривали  распашонки и ползунки, коляски и кроватки , обсуждая,  что именно надо будет купить и куда они все это будут ставить. Потом они зашли в магазин и купили Аристову  шикарный синий свитер, который очень шел к его  серым огромным глазам.  Высокий ворот свитера плотно облегал  шею и закрывал давний  шрам,  оставшийся от веревки.  Лере они  купили  такого же цвета платье, очень красиво облегающее ее стройную хрупкую фигурку.
Через несколько дней дома раздался телефонный звонок. Лера взяла трубку.
- Кто это звонил?   -  спросил Аристов  Леру, которая растерянно положила  телефонную трубку.
- Мне звонили из  женской консультации и сказали срочно прийти, - растеряно сказала Лера.  В глазах у нее было беспокойство.
В груди у Аристова что-то  екнуло, по спине пробежал холодок. Какое-то смутное беспокойство овладело и им.  Видя  растерянные глаза жены,  Аристов попытался пошутить и  развеять ее страхи.  Но получилось как-то неуклюже,  и они  молча стали собираться в поликлинику.
       Когда Лера входила в кабинет,   у Аристова сжалось сердце.  Он не понимал,  откуда это чувство тоски.   Аристов подошел к двери кабинета очень близко и пытался прислушаться к происходящему в кабинете.  Но тишина за дверью была гнетущей.  Он немного постоял у двери и отошел к окну.   Он не слышал,  когда открылась дверь и появилась Лера, он ощутил,  что она вышла из кабинета  и обернулся.
          Бледное лицо Леры  и совершенно остановившиеся глаза. Он подбежал к  ней стремительно, пытаясь защитить от всего, что только могло ей угрожать, но она  молча отстранила его рукой и пошла к выходу. 
      - Лерочка, родная моя, что случилось?  Что? - Лера вышла на улицу. Он шел за ней и повторял и повторял свои вопросы.
      - У меня ВИЧ и гепатит С,  и у меня ни когда не будет детей, - произнесла она  спокойным голосом и подняла на него глаза.         
       Лера смотрела на него широко открытыми глазами.  Она ни чего не спрашивала, он сам читал вопросы в ее глазах.  А еще боль… Ее глаза источали такую боль, что та боль от пережитой  им ломки, ничего не значила, в сравнении с ее болью.  У них не будет ребенка,  у них НИКОГДА  не будет детей…  Аристов не мог в это поверить,  такого не может быть, этого просто не может быть.  Почему именно Лера?  Почему она?  Как могло такое произойти,  откуда у нее такие болезни – ВИЧ, гепатит С, откуда?  
Вдруг из глубины  его памяти всплыл врач, там далеко за границей, который  пояснял, что  он Аристов  сам не болеет этими болезнями, но является носителем этих вирусов.  Они с отцом тогда даже не придали этому значения,  им главное было, что он не болен.   Как же так? Он  заразил Леру?  Никого на свете нет  любимее и роднее ее,  и он сам заразил ее страшными и неизлечимыми болезнями?   Мысли путались,  он перестал воспринимать действительность.  Ему хотелось   проснуться от этого страшного сна.  
          Лера умерла через три месяца, после того, как  сделала аборт.   Врачи  ничего не могли сделать,  видимо, Лера сама не хотела жить,  и поэтому  болезни  прогрессировали  со страшной силой.  Это был тот редкий случай,  когда   медицина была бессильна перед желанием умереть.
           Аристов  замолчал.    Капли пота выступили у него на лбу, волосы влажные,  руки трясутся, голос срывается.  Я видела, что  действие наркотика  прекратилось, и у Аристова  начинается ломка.    
             -  Все, кто пытался мне помочь, стали несчастными или умерли, -  тихо произнес Аристов . -  Сашка, подарив мне жизнь,  погиб;   отец умер от сердечного приступа, как только узнал, что я  опять  принял наркотик. Моя несчастная мать еще живет, но разве можно это назвать жизнью?  Родители Леры, похоронив свою единственную дочь, потеряли смысл в этой жизни. Лера, моя Лера, она  умерла  из-за меня, из- за меня…  Мои друзья, они стыдятся смотреть мне в глаза,  потому что не смогли  мне помочь,  а я как был наркоманом, так и остался.   Разве я не убийца?  Меня надо приговорить к смерти, вот я себя и приговорил.  
-  Я зачем пришел то. Слышал, что Вы пишите,  напишите обо всем,  что я рассказал.  Вдруг прочитают, вдруг кто-то  не станет наркоманом. Я бы стал рьяным борцом против наркотиков, если бы не решил умереть.
-  Вот и стань, - тихо сказала я.
-  Нет,  приговор подписан.
       Аристов встал и, пошатываясь, пошел к двери.  Когда за ним закрылась дверь, я еще какое-то время сидела за столом.   Мысли путались. Перед глазами проплывали образы  никогда не  виденных  мною  Сашки, Леры,  отца Аристова, его матери.  Один наркоман и вокруг столько горя, столько поломанных судеб и смертей.  Как же мне донести это до всех,  поможет ли кому этот рассказ   не стать наркоманом? 
        Я встала из-за стола, посмотрела в окно.  Как же хорошо там на улице. Там кипит жизнь,  люди  куда-то спешат,  едут машины. Мне захотелось на улицу в эту суету жизни, раствориться  среди живых людей, которые не думают о смерти.  Схватив свою сумочку я,  выбежала из управления. 
          На следующий день, спеша на работу, я  старалась не вспоминать об Аристове.   Приказала думать себе только о будущем отпуске. 
- Привет, весело  сказала я дежурному,  новости какие есть?
-   Привет! да все хорошо, новостей ни каких,  - так же весело ответил он. 
И уже дойдя до своего кабинета, я услышала  голос дежурного:
- Одна новость, Аристова помнишь?  У него передоз,  утром нашли около нашего управления.
             Сохраняя  внешнее спокойствие,  я  вошла в свой кабинет.  Перед глазами стоял Аристов.   
             Шумно и радостно в  кабинет вбежал  Вадик Наумов,  оперуполномоченный 3 отдела.
- Привет,  у Арюши передоз!   Дело прекращать будем, делать по нему           ничего не надо,  – со счастливой физиономией  сообщил он мне.  
           Я отвернулась к окну,  не хотела,  чтобы кто-то видел мои слезы, которые  ручьем текли из глаз и не было ни какой возможности их остановить.  Мне было невыносимо жалко Аристова,  Леру, их родителей,    неродившегося ребенка,  Сашку, который   так легко отдал свою жизнь за жизнь друга.  Но эта партия жизни была разыграна, и ничто  уже не сможет изменить ее ход.  А сколько таких жизней еще стоит на кону?