Главная → Проза → Крупные формы → Романы → Идеал-1. Истоки (Главы 25-26)

Идеал-1. Истоки (Главы 25-26)

23 ноября 2014 - 4545
article254694.jpg
Глава 25
 
― Эй, ты живая? ― отдаленным эхом прозвучал в ушах Евы незнакомый голос. Судя по тембру, он принадлежал пожилому мужчине.
Ева с трудом приоткрыла глаза. Она лежала на животе. Было холодно. Ночью выпал снег. Из носа стекла капелька крови, образовав на нем красное пятнышко.
Сколько она так пролежала? Когда закончился этот кошмар? Похоже, было раннее утро. Солнце еще не встало, но уже рассвело. Тело Евы пробирал мороз, конечности не шевелились.
― Ты живая? ― взволнованно повторил голос.
― Да... ― ответила Ева, но не услышала своего голоса. Она лишь пошевелила губами. К счастью, мужчина увидел этот жест.
― Слава Богу! ― облегченно выдохнул он. ― Как же мне тебя поднять?
Около пяти секунд спустя Ева почувствовала, как чьи-то руки обхватили ее тело и потянули вверх. Она задрожала от страха. Ева все еще ощущала на себе болезненные прикосновения Олега и его сумасшедших друзей.
― Ой... Какую же войну ты пережила? ― ахнул мужчина, приподняв Еву с земли и разглядев получше ее внешний вид: лицо побито, губа треснута, одежда порвана, на запястьях и шее синяки и ссадины. ― Кто тебя так?
Она не ответила. Закрыв глаза, Ева заплакала. Но у нее больше не осталось слез после минувшей адской ночи, ее губы едва вздрагивали. Превозмогая боль при каждом движении, Ева, стиснув зубы, позволила мужчине усадить себя в зеленый «Москвич».
― Где ты живешь? ― спросил человек, сев на водительское сидение и захлопнув дверцу машины.
Ева рассмотрела его со спины. Это был незнакомый пожилой мужчина лет шестидесяти, и он был не из ее деревни.
― Иваново... ― собрав все силы, прошептала она.
Мужчина не услышал и повернулся к ней лицом.
― Где?
― Иваново... ― произнесла Ева одними губами.
― Иваново? ― Кажется, он понял. ― Ты живешь там?
Ева с трудом кивнула.
― Хорошо. ― Мужчина вздохнул и завел мотор. ― Я отвезу тебя в больницу, а потом найду твоих родителей.
Ева не возразила. Ей было все равно, куда ехать.
Невидящим взглядом она смотрела в наполовину замерзшее окно машины. За ним был пустырь, а невдалеке виднелась березовая рощица. Деревня была совсем рядом.
В те минуты Ева не ощущала ни единой эмоции, кроме вины. И винила не так Олега и его друзей, как саму себя. Зачем, зачем она доверилась ему и пошла с ним в тот дом? Какой бес управлял ею, заставив вместо того, чтобы убежать, идти в место, сразу показавшееся ей недобрым? Почему она осталась, увидев тех, кто пытался ее убить, зачем поверила им?!
Но имели ли значения эти мысли и раскаяния после всего, что случилось в ту ночь? Имело ли значение хоть что-то? Имела ли значение сама жизнь? Нет, ничто не имело значения, даже жизнь. Опозоренная и опороченная, Ева больше не видела в ней смысла. Она понимала, что виновата сама, всему виной была ее беспросветная наивность. С детства она внушала себе, что во всем нужно видеть только хорошее, во всем есть положительные стороны. А на плохое лучше закрыть глаза. Но Ева закрыла глаза на очевидное. Она старалась не замечать того, что требовало к себе особого внимания. Она доверилась людям, не раз пытавшимся сжить ее со свету, и поплатилась за это. Самой крупной монетой.
Ева не знала, сколько времени проехала в машине незнакомого человека. Она уже даже не была уверена, что он действительно везет ее в больницу. Не факт, что он не окажется таким же маньяком, как Олег и его друзья, а, может, и того хуже.
Но мужчина привез Еву в больницу. Здание находилось в городе Котовск, что располагался в одиннадцати километрах от Иваново. Это был небольшой город, куда жители деревни часто ездили за покупками.
Ева плохо помнила, как ее вынесли из машины два врача, как внесли внутрь здания. Она слышала множество голосов, кто-то суетился вокруг, а потом ее положили на что-то твердое и куда-то повезли. А после она вновь отключилась.
 
С трудом открыв глаза, Ева поморщилась, ― яркий свет резал их. Она поняла, что лежит на кровати, ее голова, запястья и шея перевязаны, а на скуле ощущался пластырь. Тело неимоверно болело. Ева не могла пошевелить даже рукой.
В палате находились еще две женщины. Одной было лет сорок, а другая выглядела чуть старше Евы. У самой старшей была загипсована нога, а у молодой ― перебинтована голова. Она спала. Другая читала какую-то книгу.
Заметив, что Ева проснулась, слегка полноватая темноволосая женщина отложила книгу и с улыбкой подошла к ней.
― С добрым утром! ― мило поздоровалась она. ― Будем знакомы? Я ― Марина.
― Ева... ― прошептала девушка. Голос еще не полностью вернулся к ней.
Справившись с костылями, Марина уселась на стул.
― За что платят этим медсестрам? ― проворчала она. ― Так редко заходят, хотя должны чаще! Вот моя сестра как-то лежала в Тамбове... ― Следующие десять минут Ева слушала историю сестры Марины, лежавшей в больнице с более высоким сервисом.
― Что с тобой произошло? ― закончив рассказ, спросила Марина. Было видно, что коммуникабельность была если не ее лучшим качеством, то чем-то близким к нему. ― Подралась?
― Нет... ― шепотом ответила Ева, глядя в потолок. В ее душе был погром. Все, что она так долго выстраивала и украшала, рухнуло в один момент тяжелой стеной, оставив после падения лишь корявые обломки.
― Тебя побили? ― пыталась догадаться женщина.
― Нет... ― заторможено ответила Ева.
― Тогда что же... ― Марина не договорила. В палату почти вбежала женщина лет семидесяти и бросилась к кровати Евы, не замечая никого и ничего вокруг.
― Ева! Детка! ― причитала она на ходу. ― Как же так? Что с тобой случилось?
Ева слегка повернула голову вправо. Она узнала вошедшую. Ею была баба Люда. В руке она держала полосатую тряпичную сумку. Марина, увидев старушку, засуетилась, пытаясь встать со стула.
― Сидите-сидите! ― Баба Люда замотала головой. ― Я возьму другой стул.
Но Марина уже встала и направилась к своей кровати. Баба Люда заняла ее место.
― Я вышла во двор, чтобы накормить пса, и меня окликнул с улицы какой-то мужчина, ― взволнованно повествовала старушка. ― Сказал, что подобрал на улице девушку, которая живет в Иваново, и отвез ее в больницу, так как она была сильно побита. Когда он описал мне тебя, я чуть в обморок не упала! ― Она всхлипнула. ― Что же с тобой случилось, девочка моя? Кто тебя бил? Этот скотина Фёдоров? ― В ее глазах блеснул гнев.
Ева болезненно сглотнула и отвернулась. Достав из кармана носовой платок, баба Люда вытерла с лица слезы. В этот момент ее окликнула только что вошедшая медсестра. С грустью и отчаянием взглянув на Еву, старушка поднялась со стула и вышла из палаты следом за молодой женщиной.
― Вы ― родственница этой особы? ― сурово и несколько грубо поинтересовалась полная, коротко стриженая женщина-главврач после того, как баба Люда вошла в ее кабинет и уселась на стул у письменного стола.
― Я ее соседка, ― ответила старушка.
― А семья у нее есть? ― Тон врача не изменился.
― Есть. ― Баба Люда вздохнула. ― Мать. Но она еще ничего не знает. Я не успела ей сказать.
― Так вот, передайте ее матери, что бесплатно мы здесь никого не держим. Лечение в нашей клинике стоит денег.
Она протянула бабе Люде белый ламинированный лист.
― У вашей соседки серьезные травмы, ― между тем проговорила врач, пока баба Люда изучала расценки. ― Все указывает на то, что ее изнасиловали.
Взгляд бабы Люды молниеносно взметнулся вверх.
― Что?..
― Мы обследовали ее и вот что узнали: совсем недавно у нее произошел крайне неосторожный половой акт. Имеются повреждения. Это можно вылечить, но не в домашних условиях. ― Голос главврача немного смягчился. ― Если лечить дома, то могут начаться осложнения.
Находясь словно в параллельной реальности, баба Люда слушала ужасный монолог. Грузная женщина продолжала говорить, а сердце старушки сжималось при каждом ее слове. Она не могла поверить в то, что слышит. Ева, эта милая девочка, в жизни не причинившая никому зла... За что?! По лицу бабы Люды потекли слезы, которые она нервно смахнула платком.
― Следов спермы не было обнаружено, ― в завершение сказала врач. ― Насильник не хотел оставлять улик.
Но что до этого бедной женщине? Что до этого самой Еве? То, что с ней сделали, слишком мягко было бы назвать кошмаром.
Из больницы баба Люда ушла подавленной. Ей предстоял серьезный разговор с Марией. Хорошо, если та смогла бы хоть выслушать ее! До следующего дня необходимо было принести нужную сумму денег, иначе Еву выставят из клиники. Но где она ― пожилая бездетная женщина, живущая на одну пенсию, ― найдет такую сумму? И откуда Мария достанет такие деньги? Лечение в больнице стоило больше, чем три пенсии старушки.
Вернувшись в Иваново, баба Люда, не зайдя к себе, сразу же направилась в дом Митрофановых. У крыльца ее встретил Петя. Он снова играл в вампира, пугая соседскую кошку.
― Петя, мама дома? ― взволнованно спросила женщина.
― Да, ― ответил мальчик. ― Она злится на Еву, что та сбежала.
Тяжело вздохнув, баба Люда, наказав ему остаться во дворе, вошла в дом. Мария сидела за столом, ковыряя вилкой картошку в тарелке.
― Здравствуй, Маша, ― произнесла старушка, входя в кухню. Тон ее был прохладным, прежде они не особо любили друг друга.
― Привет, ― буркнула Мария, не глядя на соседку. ― Чего тебе?
― Я пришла поговорить о Еве... ― Баба Люда не знала, как начать разговор.
― А что о ней говорить? ― злобно бросила Мария. ― Эта маленькая гадина бросила нас с Петькой, и сбежала! Не удивлюсь, если вместе со своим хахалем.
― Не сбегала она. ― Соседка присела на край табуретки. Слезы подошли к ее глазам. ― Ева лежит в больнице. Ее избили и изнасиловали.
Перестав сдерживать слезы, баба Люда громко зарыдала.
Мария выронила вилку из руки, и она, звякнув, упала на пол.
― Что... что ты сказала?.. ― ошеломленно пробормотала Мария.
― Ты слышала... ― всхлипнула соседка. ― Я только что оттуда...
― Ты врешь, старая ведьма! Врешь!
Баба Люда подняла голову и с горечью взглянула на нее.
― Послушай хоть раз кого-то кроме своих собутыльников. Твоя дочь в больнице, и нужны деньги на ее лечение. Что будем делать?
― Будем?
― Ева мне не чужая. Я не останусь в стороне.
Видя отношение Марии к дочери, престарелая соседка не ждала этого от нее, но мать Евы горько заплакала. Она не кричала, не ругалась в свойственной ей манере; уткнувшись лбом в ладони, Мария плакала. Громко и горько.
В этот миг в дом вошел Петя.
― Мам, там к тебе дядя Слава пришел... ― заговорил он с порога, но, оказавшись в кухне, осекся. ― Мам?.. Почему ты плачешь? Почему вы обе плачете?
― Петенька, иди во двор... ― ласково, стирая слезы, произнесла баба Люда. ― Все будет хорошо.
― Но...
― А ну, катись, куда сказано! ― закричала Мария. ― И этому скажи, чтобы убирался к черту!
Петя испугался и выбежал за дверь.
У Марии случилась настоящая истерика. Только в тот момент она поняла, какой ужасной матерью была все это время. Водка заставила ее забыть о собственных детях, она заставила ее ненавидеть дочь. Но разве Ева виновата в том, что родилась? Мария не имела никаких прав винить ее в этом, наоборот, она должна была стать ей нормальной матерью. Пусть и не идеальной, но матерью. А она была лишь жестокой змеей, ненавидящей не только дочь, но и маленького сына. Возможно, удели она Еве больше заботы и внимания, ничего такого не произошло бы. Но теперь поздно сожалеть. Теперь она обязана хоть наизнанку вывернуться, но найти деньги на лечение!
Иногда ситуации кардинально меняют мировоззрение людей. Вот и Мария словно вуаль с глаз сняла. Постепенно до нее дошел смысл слов соседки, постепенно сердце обдавало ужасом. Ее ничто не интересовало в жизни, кроме водки. А как же дети? Почему она посвятила себя бутылке, когда должна была подумать о сыне с дочерью?
― Это я во всем виновата... ― плакала она. ― Я...
 
В тот же день Мария увидела своих односельчан совершенно другими глазами. Те, кого она считала друзьями, ее многолетние собутыльники, с безразличием отнеслись к горю соседки. Ни один из них не дал ей и рубля.
― Это не мои заботы, ― было ответом каждого «друга».
Отчаянная женщина обегала всю деревню, из дома в дом, но никто не занял ей денег. Никто даже не посочувствовал ей. А от дома семьи Фёдоровых, куда она пришла с обвинениями, Мария и вовсе была послана главой семьи по всем известному адресу.
― Мой сын не совершал ничего такого, ― холодно заявил Николай Андреевич. ― Твоя Ева висла на нем, как дешевая шлюха. Неизвестно, с кем, кроме Олега, она еще таскалась!
― Ева ― не шлюха! ― кричала Мария. ― Она любила твоего сына, а он ее изнасиловал!
― Докажи! ― рявкнул Николай. ― У тебя нет ничего против Олега. Убирайся отсюда, пьяница!
Отчаянно плача, Мария побрела прочь. Были уже густые сумерки, когда она вернулась домой. Опустив голову, она медленно шла по дороге. Навстречу ей вышла баба Люда. Старушка протянула ей сложенный в несколько раз платок. В него было что-то завернуто.
― Здесь восемь тысяч, ― грустно сказала она. ― Я знаю, что этого мало, но это все мои деньги. Возьми.
Мария ошарашенно посмотрела на нее.
― Нет... ― почти прошептала она. ― Оставь. Тебе нужно на что-то жить.
― Я как-нибудь дотяну до пенсии, ― проговорила баба Люда. ― Еве эти деньги нужнее, чем мне.
Растроганная до глубины души, Мария дрожащей рукой взяла сверток. Посмотрев на соседку благодарными глазами, она крепко обняла ее и снова расплакалась. Баба Люда тоже не сдержала слез. В тот вечер Мария, наконец, поняла, что все время жила иллюзией беспечной жизни, окружая себя бесчувственными рабами водки. Лишь один человек во всей деревне не остался равнодушным к ее горю, один-единственный человек не отвернулся от нее, как это сделали все, кого она считала своей второй семьей. Этим человеком была ее одинокая престарелая соседка.
Попрощавшись с бабой Людой, Мария вошла в свой двор. Дойдя до крыльца, она села на него и, подперев голову руками, снова залилась слезами. Она не смогла... Не смогла вырастить дочь, как подобает; не смогла уберечь ее от беды; не смогла найти деньги на ее лечение. Она никудышная мать... В тот вечер Мария проклинала себя за все, что натворила: за образ жизни, за отношение к собственным детям; во всем, что произошло, она винила лишь одного человека ― себя.
Просидев на крыльце около пятнадцати минут, Мария встала и направилась к двери. В душе скреблись кошки. Ей было больно осознавать тот факт, что завтра ее дочь вышвырнут из больницы, как тряпку, и тогда жизнь девочки будет обречена. Дома она никогда не поправится.
Дернув ручку двери, Мария вздрогнула от неожиданности: к ее ногам упал небольшой бумажный пакет. Наклонившись, она подняла его, затем выпрямилась и посмотрела по сторонам. Вокруг никого не было. Она зашла в дом, заперла дверь и прошла на кухню. В пакете что-то было. Что-то небольшое, но твердое. Мария села за стол и дрожащими руками перевернула пакет. На нем не было никаких надписей. Определенно, это не почтовая посылка. В напряжении Мария отогнула свернутые края пакета и запустила в него руку. Она что-то нащупала. Когда она вынула это что-то, то чуть не лишилась чувств: в ее руке была солидная пачка тысячерублевых купюр. Почувствовав, как ее начало трясти, Мария уронила деньги на стол. С трудом дыша от нахлынувших эмоций, она заглянула в пакет, не зная, что еще хочет в нем увидеть. Внутри был лишь маленький белый листок, сложенный пополам. Трясущейся рукой она достала его и развернула. На нем аккуратным почерком было написано три слова:
«Этого должно хватить»
 
***
 
На следующий день пребывание и лечение Евы в клинике было полностью оплачено. Мария никак не могла прийти в себя после минувшего вечера. Она много раз пересказала историю бабе Люде, но обе так и не смогли понять, кто тот «добрый самаритянин», безвозмездно пожертвовавший ей такую внушительную сумму. В конверте оказалось сто пятьдесят тысяч рублей.
У женщин было мало вариантов. Все больше они сходились к мысли, что деньги тайно подбросил Николай Фёдоров, осознав вину своего сына. Но, кто бы там ни был, он спас Еву. Очень скоро она пошла на поправку. Травмы оказались не особо серьезными, и была огромная вероятность, что в дальнейшем не будет никаких последствий. Все время, что Ева провела в больнице, мать и добрая соседка не отходили от нее. Ева увидела Марию с совершенно другой, незнакомой ей стороны. Та выказывала всю заботу, на которую только была способна. Часто мать привозила Петю. Разумеется, она не озвучила ему настоящую причину того, почему Ева лежит в больнице. Мальчик бы рад видеть сестру, а она была рада тому, что он рядом. Часами Петя рассказывал ей о деревне и своих любимых вампирах. Ева больше не хотела относиться к этому так категорично, в больнице это даже веселило ее.
Так прошел месяц. Сначала выписали Марину, затем юную соседку Евы по палате ― Алену, с которой она успела подружиться. Саму Еву выписали последней. За минувшее время она поправилась, окрепла, даже стала улыбаться. Но крайне редко. Только Пете. Ева была малоразговорчива. Домой они с матерью вернулись почти в полной тишине. Сидя в автобусе, Ева безразлично смотрела в окно, и по дороге от шоссе не проронила почти ни слова.
Вот и родная деревня. При взгляде на нее в сердце Евы вспыхнула тоска. Поселок казался ей серым и унылым, будто был заброшенным. Даже люди во дворах выглядели, словно призраки. Ева с Марией и бабой Людой шли по родной улице, и в спины им упирались презрительные взгляды. Все теперь считали Еву девушкой легкого поведения и подсмеивались над ней.
Мария пригласила соседку к себе выпить чаю. Втроем они вошли во двор Митрофановых. Навстречу им выбежал радостный Петя.
― Ева, наконец-то ты дома! ― воскликнул он и крепко обнял сестру.
Ева грустно улыбнулась и сомкнула руки вокруг его маленького тельца. В следующий миг она почувствовала, как чья-то рука обняла ее плечи. Она повернула голову и увидела улыбающееся лицо Марии.
― Мы справимся, ― тихо произнесла мать, и на ее глазах блеснули слезы. ― Мы начнем новую жизнь. Обещаю.
В ответ Ева лишь печально улыбнулась.
 
Глава 26
 
Медленно, кружась в воздушном танце, снежинки падали на землю. Ева сидела у окна в своей комнате и неотрывно наблюдала за ними. Она любила снег. Прежде она смотрела на него со счастливым блеском в глазах, но теперь ее лицо не выражало ни одной эмоции. «Стеклянный» взгляд упирался в окно, но не видел ничего ― ничего, что могло бы вызвать хоть легкую улыбку.
Темнело. Подходил к концу последний день декабря. Ночью народ будет отмечать наступление нового 2009-го года. Несмотря на то, что этот праздник в семье Митрофановых никогда не отмечался так, как должен был, Ева любила его. В нем всегда чувствовалось некое волшебство. Но теперь он был ей безразличен. Просто обычный день... Просто обычная ночь...
Мария и баба Люда хлопотали на кухне. На часть денег, что остались после оплаты за лечение Евы, Мария купила продуктов, чтобы накрыть стол к празднику. Добрая соседка была приглашена на торжество. Своих бывших приятелей Мария не позвала, хотя многие настойчиво напрашивались. Она не забыла, как они отвернулись от нее в трудную минуту. Баба Люда подарила детям по мешочку со сладостями, и Петя уже уплетал их за обе щеки, сидя по-турецки на своей кровати.
Ева равнодушно относилась к сладкому. Особенно не любила черный шоколад. Задумчиво смакуя дольку мандарина, она не сводила взгляда с окна. Из трубы на крыше соседского дома весело поднимался серый дым, а в окнах мелькали человеческие фигуры. Они тоже были заняты приготовлениями.
Петя вышел спустя пятнадцать минут. Отправился наряжаться. Разумеется, его образ был предопределен: он нарядится вампиром. Мальчик даже сценку какую-то подготовил. Как только за ним закрылась дверь, Ева легла на кровать. В душе было пусто. Ей не хотелось ни праздника, ни веселья. Ей хотелось тишины ― вечной тишины и прекращения боли. Нет, не физической ― ее больше не было. Моральной. Душа ее была разбита, сердце разорвано, чувства растоптаны. Одинокая слеза скатилась по щеке и упала на подушку. Еве больше не хотелось жить. Она устала натягивать улыбку, чтобы не расстраивать мать, брата и соседку, заменившую им с Петей бабушку; устала притворяться, что все в порядке. Ничего не было в порядке! Она опозорена, и это клеймо не сотрет с нее даже сам Бог.
Возможно, какая-то девушка смирилась бы с этим, начала новую жизнь, но не Ева. Она всегда трепетно относилась к своей чести, мечтала отдать ее любимому человеку на широкой кровати в комнате со свечами. А в итоге отдала ее троим пьяным извращенцам на полу заброшенного дома. Она не могла с этим жить. Омерзительные прикосновения все еще призраками блуждали по ее коже, гадкие слова и смех звучали в ушах, боль отдавалась где-то в глубине измученного тела. Их сумасшедшие лица всплывали перед ней всякий раз, как только она закрывала глаза.
Ева вдохнула в себя порцию морозного воздуха. Сумерки стали гуще, и на улице не было ни души. Все готовились к празднику. Стоя во дворе, она оглянулась на дом. В окне, за тонкой занавеской она различила силуэт матери. Рядом суетилась баба Люда, а через секунду к ним подбежал Петя. Из дома раздался веселый смех.
― Я люблю вас... ― грустно прошептала Ева.
На кровати Евы, у самой подушки лежал листок, вырванный из тетради. На нем было написано синими чернилами:
«Мамочка, прости меня! Я не могу больше с этим жить... Никогда не смогу... Не сердись на меня. Я люблю тебя, Петю и бабу Люду.
Ева»
В невысоком сарае скрипнула старая балка. Упала на пол маленькая табуретка, а в воздухе, в полуметре от земли, покачнулось тело, судорожно вздрагивая ногами.
 
***
 
― Я просто не узнаю тебя, Машка! ― весело проговорила баба Люда, вытирая только что вымытую тарелку. ― До чего же ты изменилась за этот месяц!
― Нет, не изменилась, Люда, ― со вздохом сказала Мария. ― Я по-прежнему хочу напиться. Сдерживаюсь только из-за Евы. А еще я поняла, какой тварью была все эти годы.
― Ну, не надо так. ― Соседка положила руку ей на плечо. ― Все мы ошибаемся...
― Это не ошибка! То, как я вела себя с детьми, особенно с Евой, нельзя назвать ошибкой. Это намного хуже. Я виновата в том, что с ней произошло. Только я!
― Ты не виновата, ― ласково сказала баба Люда.
― Нет, виновата! ― возразила Мария. ― Полжизни меня интересовала только водка!
― Это пройдет, ― вздохнула старушка.
― Сомневаюсь... ― Мария опустила голову.
― Мам! ― Громкий голос Пети заставил женщин прервать свой разговор.
― Что? ― Мария отстраненно посмотрела на вбежавшего в кухню сына.
― Я хотел показать Еве шляпу, которую нашел в твоем шкафу, но ее нет в комнате, ― взволнованно проговорил мальчик. ― Я нашел это. ― Он протянул матери листок в клетку. ― Какая-то записка, по-моему. Что это значит?
Взяв листок в руки и прочитав написанное, Мария побледнела на глазах. Ахнув, она прикрыла рот рукой и задрожала. Баба Люда выхватила записку и спустя несколько секунд схватилась за сердце. Сорвавшись с места, обе женщины бросились к выходу. Петя недоуменно смотрел им вслед.
 
Жизнь почти покинула тело Евы. Тугая веревка сжимала горло, не давая вздохнуть. Это оказалось страшнее, чем она предполагала. В фильмах все было иначе. Перед глазами поплыли черные пятна, сердце в ужасе сжималось, из последних сил выполняя свою работу. Открыв рот, насколько могла, Ева пыталась поймать хоть каплю воздуха, но попытки были тщетными. Из глаз полились слезы, ей вдруг расхотелось умирать. Но назад пути не было...
...или был?
Когда сердце Евы почти остановилось, сарай озарила яркая вспышка. Буквально сразу же веревка лопнула, и обессиленное тело упало на землю. В измученные легкие хлынул большой поток воздуха, а где-то вдали кто-то позвал ее по имени. В следующую секунду Ева потеряла сознание.
Она могла дышать... Все еще ощущая сильную слабость, Ева приоткрыла глаза. Она лежала на своей кровати. Шею пересекала бордовая полоска, а на лбу красовалась ссадина после отнюдь не мягкого «приземления». Ей повезло, ― она вполне могла бы сломать себе шею. И то, что этого не произошло, можно было назвать чудом.
― Очнулась! ― радостный голос прозвучал совсем рядом. Ева узнала его. Он принадлежал бабе Люде.
Через пару секунд в комнату вбежала взволнованная Мария.
― Ева! Дочка! ― эмоционально восклицала она на ходу. ― Ты что ж делаешь, дурёха?
Подбежав к дочери, Мария крепко обняла ее и поцеловала в лоб. Ева поморщилась. Прикосновения матери причинили ей слабую боль.
― Как хорошо, что веревка прогнила, ― радовалась мать. ― Зачем же ты так? Разве так можно?
Ева молчала. Она не отвечала не потому, что не могла, а потому, что ей нечего было ответить. Ей было стыдно за свою глупость. Но еще несколько минут назад эта глупость казалась ей единственным выходом из сложившейся ситуации.
 
Невзирая на то, что случилось, праздник все-таки был отмечен. Мария хотела лишь одного: чтобы ее дочь хоть единожды искренне улыбнулась. Она заслужила этот праздник. Если еще совсем недавно Марии было плевать на душевное состояние Евы, то теперь все изменилось. Изменилась она сама. Зачастую только горе может поменять взгляды человека. Тем вечером лучшим лекарством для душевной раны Евы казалось веселье. Права ли была Мария, думая так? Нет? Кто знает... Всем свойственно ошибаться, но никому не запрещено делать попытки.
Мария помогла дочери дойти до кухни, где был накрыт стол. Традиционные салаты, горячее, газированные напитки, и даже маленькая елочка, обмотанная мишурой, ― все это находилось в кухне.
В доме Митрофановых собралось всего четыре человека, в то время как другие отмечали Новый год шумными компаниями. Но людям, сидящим в уютной обстановке за столом и аплодирующим творческим стараниям восьмилетнего ребенка, не нужен был этот шум. Им хватало друг друга, они были сплочены, и радость играла в их сердцах. Даже в сердце Евы. Улыбаясь, она хлопала в ладоши, уже не относилась так негативно к увлечению брата. Ну, подумаешь, сегодня вампир, а завтра ― человек-амфибия! Теперь она думала так.
Утром первого января Ева проснулась раньше всех. Несмотря на то, что спать легла в три часа ночи, к восьми утра она полностью выспалась.
Застелив постель и одевшись, она вышла из комнаты. Ей не давала покоя странная вспышка, которую она видела перед тем, как порвалась веревка. Почему-то Еве казалось, что, если бы не та вспышка, то с веревкой ничего бы не случилось. А может, ей просто привиделось? Кто знает, что мерещится людям перед смертью...
Ева накинула куртку и вышла во двор. Снег ровным покрывалом лежал на земле, а мелкие, редкие снежинки еще падали с неба. Пройдя по запорошенной дорожке, Ева остановилась у сарая. Что она ждала там увидеть? Порванную веревку? Или какое-то послание? Ничто не исключено. Только вот веревку мать, скорее всего, уже выбросила.
Но предмет, чуть не ставший причиной смерти Евы, по-прежнему лежал на земле. Точнее ― его часть с петлей. Ева подняла ее и осмотрела. В глаза ей сразу бросился конец веревки. Он весь почернел, и казалось, был опален. Ева поднесла его ближе к глазам. Так и есть: конец веревки сплавился и обуглился. Она порвалась не от того, что прогнила; это случилось потому, что была прожжена. Но чем? Ну, конечно же, та вспышка Еве не привиделась! Она была настоящей! Встал вполне логичный вопрос: откуда она появилась в сарае?
«Я снова сделала это... ― в ужасе подумала Ева. ― Это я вызвала огонь. Я ― ведьма».
Болезненно сглотнув, Ева отвязала второй кусок веревки от балки, затем бросила оба в угол сарая. Ей стало страшно. Она не хотела быть той, кем, скорее всего, являлась. Ведьма... Только этого не хватало! Неужели односельчане правы? Неужели Ева Митрофанова ― колдунья? От этой мысли ее передернуло, и она побрела назад, в дом.
Полдня прошло в тишине и спокойствии. Пытаясь отвлечься от мрачных мыслей, Ева занялась уборкой. Петя только что проснулся, и сразу же отправился на кухню позавтракать оставшимся после праздника салатом. Мария проснулась позже всех. Выглядела она неважно. Ей хотелось выпить. Все же, от пагубной привычки просто так не избавишься. Украдкой посмотрев на детей, она решила не омрачать их утро неприятным зрелищем. К бабе Люде она тоже не пошла, хотя детям сказала именно это.
Выйдя из дома, Мария Митрофанова направилась к киоску на окраине деревни. Там она была постоянной клиенткой. Женщина решила купить маленькую бутылочку и оприходовать ее прямо на улице. Взяв сосуд с «магической» жидкостью, Мария отправилась туда, где раньше был клуб. Там, в тихом местечке, под деревом можно было спокойно выпить.
Дойдя до места, Мария печально посмотрела на останки клуба, запорошенные снегом. Ей вспомнился тот роковой вечер, унесший жизни двенадцати человек. Какой ужас царил здесь тогда! Крики безутешных родителей, милицейские допросы, обугленные тела... Мария нервно сглотнула и вновь порадовалась, что никого из ее детей не оказалось здесь в тот вечер. Никого ли? Она так и не узнала о том, что Ева была в клубе и видела своими глазами, как начался пожар.
Устроившись под деревом, Мария запустила руку в карман, чтобы достать бутылку и завернутую в салфетку скудную закуску, как вдруг неподалеку услышала голоса:
― Да, не парься! Мой отец позаботился обо всем. Против меня ничего нет.
― А если ей удастся доказать? Что тогда? Ты не подумал?
Первый голос принадлежал парню, второй ― девушке. Мария сразу узнала их обладателей.
― Не смеши меня! ― воскликнул парень. ― У нее нет шансов! Да, она и не пойдет против нас. Тем более, Заур додумался прихватить с собой презервативы, чтобы никто не привязался с вопросами. Я вообще в восторге от этого парня!
― Все-таки, это рискованно... ― протянула девушка. ― Мне как-то не по себе.
― Ты жалеешь ее?!
― Нет, просто я не хочу в тюрьму.
― Тебе она не грозит. ― Голос парня звучал уверенно. ― Эта серая мышь даже пикнуть не посмеет.
― Откуда такая уверенность? ― недоверчиво спросила девушка.
― А то ты ее не знаешь! ― раздраженно бросил парень. ― Она боится нас, как огня.
― Так значит, это правда, ― прозвучал за их спинами мрачный голос.
Олег и Катя резко обернулись. Позади них стояла Мария Митрофанова. На ней было серое потертое пальто, ломкие волосы трепал ветер. Увидев ее, Катя напряглась. Она была удивлена, взглянув на Олега ― его лицо осталось невозмутимым.
― Да, мамаша, это правда, ― язвительно выдавил Олег.
Мария даже не удивилась наглости Фёдорова-младшего. Моральную гниль, исходившую от него, мог почувствовать кто угодно. Но Марию все равно взбесил его тон.
― Как ты говоришь со мной? ― прошипела она.
― А как с тобой еще говорить, пьяница? ― Олег усмехнулся. ― Чего гуляем в одиночестве? Где твои собутыльники?
Не выдержав подобной дерзости, Мария подбежала и замахнулась на него. Но Олег перехватил ее руку и с силой толкнул женщину.
― Не прикасайся ко мне! ― брезгливо выплюнул он. ― Алкоголичка неизлечимая!
Не удержавшись на ногах, Мария упала на землю. Тут же она почувствовала, как карман стал быстро промокать, ― разбилась так и не выпитая бутылочка. Катя вздрогнула, увидев, как грубо Олег обошелся с женщиной, но он решил не останавливаться на этом. Разглядев мокрое пятно на пальто Марии и почувствовав едкий запах, стремительно наполнявший собою воздух, он недобро рассмеялся.
― Ты уже из дома не можешь выйти без бутылки! ― давясь смехом, хохотал он. ― Как жаль, что тебя не было с нами в тот вечер. Ты бы гордилась тем, как твоя дочка выхлебала целый стакан водки. Вся в мамашу!
Марию пробил озноб. И не от холодного ветра и снега, попавшего ей за шиворот, а от упоминания этим мерзавцем ее дочери. Мария помнила слова врачей о том, что в крови Евы был обнаружен алкоголь, но не поверила им, проигнорировав даже письменное заключение. Но теперь ей стало известно, что никакой ошибки не было. Она поняла, что изнасилование ― не единственное, что бедной Еве пришлось пережить в тот страшный вечер. Сначала эти малолетние свиньи напоили ее, а затем, разморенную и беспомощную, грубо пустили по кругу. Ева никогда прежде не брала в рот ни капли спиртного; она ни за что не выпила бы его по своему желанию. Они заставили ее! Они ― ее драгоценный Олег и его подлые друзья, ― насильно заставили ее выпить, чтобы потом она меньше сопротивлялась.
― Передай дочке, что она была великолепна, ― едко проговорил Олег, смакуя каждое слово. ― Наверное, она очень довольна тем, что я был у нее первым.
Нечеловеческая ярость красной пеленой застлала глаза Марии. Каждое слово Олега било ее прямо в сердце. А затем она вдруг перестала себя контролировать.
― Гори в Аду, скотина! ― переполненные болью и яростью, слова слетели с ее губ.
Дальше было все, как в тумане. Мария не помнила, как встала, как запустила руку в карман, как затем взмахнула ею...
...Дикий крик Кати вернул Марию Митрофанову в реальность. Словно пелена спала с ее глаз, и она тут же в ужасе отшатнулась, тряся напряженной рукой с едва согнутыми пальцами: глаза Олега смотрели прямо на нее, но не выражали жизни; из его рта потекла густая кровь, а из шеи, разрезав напополам артерию, торчало горлышко разбитой бутылки. Пошатнувшись, Олег упал на колени, а затем глухо повалился лицом в снег. 

© Copyright: 4545, 2014

Регистрационный номер №0254694

от 23 ноября 2014

[Скрыть] Регистрационный номер 0254694 выдан для произведения:
Глава 25
 
― Эй, ты живая? ― отдаленным эхом прозвучал в ушах Евы незнакомый голос. Судя по тембру, он принадлежал пожилому мужчине.
Ева с трудом приоткрыла глаза. Она лежала на животе. Было холодно. Ночью выпал снег. Из носа стекла капелька крови, образовав на нем красное пятнышко.
Сколько она так пролежала? Когда закончился этот кошмар? Похоже, было раннее утро. Солнце еще не встало, но уже рассвело. Тело Евы пробирал мороз, конечности не шевелились.
― Ты живая? ― взволнованно повторил голос.
― Да... ― ответила Ева, но не услышала своего голоса. Она лишь пошевелила губами. К счастью, мужчина увидел этот жест.
― Слава Богу! ― облегченно выдохнул он. ― Как же мне тебя поднять?
Около пяти секунд спустя Ева почувствовала, как чьи-то руки обхватили ее тело и потянули вверх. Она задрожала от страха. Ева все еще ощущала на себе болезненные прикосновения Олега и его сумасшедших друзей.
― Ой... Какую же войну ты пережила? ― ахнул мужчина, приподняв Еву с земли и разглядев получше ее внешний вид: лицо побито, губа треснута, одежда порвана, на запястьях и шее синяки и ссадины. ― Кто тебя так?
Она не ответила. Закрыв глаза, Ева заплакала. Но у нее больше не осталось слез после минувшей адской ночи, ее губы едва вздрагивали. Превозмогая боль при каждом движении, Ева, стиснув зубы, позволила мужчине усадить себя в зеленый «Москвич».
― Где ты живешь? ― спросил человек, сев на водительское сидение и захлопнув дверцу машины.
Ева рассмотрела его со спины. Это был незнакомый пожилой мужчина лет шестидесяти, и он был не из ее деревни.
― Иваново... ― собрав все силы, прошептала она.
Мужчина не услышал и повернулся к ней лицом.
― Где?
― Иваново... ― произнесла Ева одними губами.
― Иваново? ― Кажется, он понял. ― Ты живешь там?
Ева с трудом кивнула.
― Хорошо. ― Мужчина вздохнул и завел мотор. ― Я отвезу тебя в больницу, а потом найду твоих родителей.
Ева не возразила. Ей было все равно, куда ехать.
Невидящим взглядом она смотрела в наполовину замерзшее окно машины. За ним был пустырь, а невдалеке виднелась березовая рощица. Деревня была совсем рядом.
В те минуты Ева не ощущала ни единой эмоции, кроме вины. И винила не так Олега и его друзей, как саму себя. Зачем, зачем она доверилась ему и пошла с ним в тот дом? Какой бес управлял ею, заставив вместо того, чтобы убежать, идти в место, сразу показавшееся ей недобрым? Почему она осталась, увидев тех, кто пытался ее убить, зачем поверила им?!
Но имели ли значения эти мысли и раскаяния после всего, что случилось в ту ночь? Имело ли значение хоть что-то? Имела ли значение сама жизнь? Нет, ничто не имело значения, даже жизнь. Опозоренная и опороченная, Ева больше не видела в ней смысла. Она понимала, что виновата сама, всему виной была ее беспросветная наивность. С детства она внушала себе, что во всем нужно видеть только хорошее, во всем есть положительные стороны. А на плохое лучше закрыть глаза. Но Ева закрыла глаза на очевидное. Она старалась не замечать того, что требовало к себе особого внимания. Она доверилась людям, не раз пытавшимся сжить ее со свету, и поплатилась за это. Самой крупной монетой.
Ева не знала, сколько времени проехала в машине незнакомого человека. Она уже даже не была уверена, что он действительно везет ее в больницу. Не факт, что он не окажется таким же маньяком, как Олег и его друзья, а, может, и того хуже.
Но мужчина привез Еву в больницу. Здание находилось в городе Котовск, что располагался в одиннадцати километрах от Иваново. Это был небольшой город, куда жители деревни часто ездили за покупками.
Ева плохо помнила, как ее вынесли из машины два врача, как внесли внутрь здания. Она слышала множество голосов, кто-то суетился вокруг, а потом ее положили на что-то твердое и куда-то повезли. А после она вновь отключилась.
 
С трудом открыв глаза, Ева поморщилась, ― яркий свет резал их. Она поняла, что лежит на кровати, ее голова, запястья и шея перевязаны, а на скуле ощущался пластырь. Тело неимоверно болело. Ева не могла пошевелить даже рукой.
В палате находились еще две женщины. Одной было лет сорок, а другая выглядела чуть старше Евы. У самой старшей была загипсована нога, а у молодой ― перебинтована голова. Она спала. Другая читала какую-то книгу.
Заметив, что Ева проснулась, слегка полноватая темноволосая женщина отложила книгу и с улыбкой подошла к ней.
― С добрым утром! ― мило поздоровалась она. ― Будем знакомы? Я ― Марина.
― Ева... ― прошептала девушка. Голос еще не полностью вернулся к ней.
Справившись с костылями, Марина уселась на стул.
― За что платят этим медсестрам? ― проворчала она. ― Так редко заходят, хотя должны чаще! Вот моя сестра как-то лежала в Тамбове... ― Следующие десять минут Ева слушала историю сестры Марины, лежавшей в больнице с более высоким сервисом.
― Что с тобой произошло? ― закончив рассказ, спросила Марина. Было видно, что коммуникабельность была если не ее лучшим качеством, то чем-то близким к нему. ― Подралась?
― Нет... ― шепотом ответила Ева, глядя в потолок. В ее душе был погром. Все, что она так долго выстраивала и украшала, рухнуло в один момент тяжелой стеной, оставив после падения лишь корявые обломки.
― Тебя побили? ― пыталась догадаться женщина.
― Нет... ― заторможено ответила Ева.
― Тогда что же... ― Марина не договорила. В палату почти вбежала женщина лет семидесяти и бросилась к кровати Евы, не замечая никого и ничего вокруг.
― Ева! Детка! ― причитала она на ходу. ― Как же так? Что с тобой случилось?
Ева слегка повернула голову вправо. Она узнала вошедшую. Ею была баба Люда. В руке она держала полосатую тряпичную сумку. Марина, увидев старушку, засуетилась, пытаясь встать со стула.
― Сидите-сидите! ― Баба Люда замотала головой. ― Я возьму другой стул.
Но Марина уже встала и направилась к своей кровати. Баба Люда заняла ее место.
― Я вышла во двор, чтобы накормить пса, и меня окликнул с улицы какой-то мужчина, ― взволнованно повествовала старушка. ― Сказал, что подобрал на улице девушку, которая живет в Иваново, и отвез ее в больницу, так как она была сильно побита. Когда он описал мне тебя, я чуть в обморок не упала! ― Она всхлипнула. ― Что же с тобой случилось, девочка моя? Кто тебя бил? Этот скотина Фёдоров? ― В ее глазах блеснул гнев.
Ева болезненно сглотнула и отвернулась. Достав из кармана носовой платок, баба Люда вытерла с лица слезы. В этот момент ее окликнула только что вошедшая медсестра. С грустью и отчаянием взглянув на Еву, старушка поднялась со стула и вышла из палаты следом за молодой женщиной.
― Вы ― родственница этой особы? ― сурово и несколько грубо поинтересовалась полная, коротко стриженая женщина-главврач после того, как баба Люда вошла в ее кабинет и уселась на стул у письменного стола.
― Я ее соседка, ― ответила старушка.
― А семья у нее есть? ― Тон врача не изменился.
― Есть. ― Баба Люда вздохнула. ― Мать. Но она еще ничего не знает. Я не успела ей сказать.
― Так вот, передайте ее матери, что бесплатно мы здесь никого не держим. Лечение в нашей клинике стоит денег.
Она протянула бабе Люде белый ламинированный лист.
― У вашей соседки серьезные травмы, ― между тем проговорила врач, пока баба Люда изучала расценки. ― Все указывает на то, что ее изнасиловали.
Взгляд бабы Люды молниеносно взметнулся вверх.
― Что?..
― Мы обследовали ее и вот что узнали: совсем недавно у нее произошел крайне неосторожный половой акт. Имеются повреждения. Это можно вылечить, но не в домашних условиях. ― Голос главврача немного смягчился. ― Если лечить дома, то могут начаться осложнения.
Находясь словно в параллельной реальности, баба Люда слушала ужасный монолог. Грузная женщина продолжала говорить, а сердце старушки сжималось при каждом ее слове. Она не могла поверить в то, что слышит. Ева, эта милая девочка, в жизни не причинившая никому зла... За что?! По лицу бабы Люды потекли слезы, которые она нервно смахнула платком.
― Следов спермы не было обнаружено, ― в завершение сказала врач. ― Насильник не хотел оставлять улик.
Но что до этого бедной женщине? Что до этого самой Еве? То, что с ней сделали, слишком мягко было бы назвать кошмаром.
Из больницы баба Люда ушла подавленной. Ей предстоял серьезный разговор с Марией. Хорошо, если та смогла бы хоть выслушать ее! До следующего дня необходимо было принести нужную сумму денег, иначе Еву выставят из клиники. Но где она ― пожилая бездетная женщина, живущая на одну пенсию, ― найдет такую сумму? И откуда Мария достанет такие деньги? Лечение в больнице стоило больше, чем три пенсии старушки.
Вернувшись в Иваново, баба Люда, не зайдя к себе, сразу же направилась в дом Митрофановых. У крыльца ее встретил Петя. Он снова играл в вампира, пугая соседскую кошку.
― Петя, мама дома? ― взволнованно спросила женщина.
― Да, ― ответил мальчик. ― Она злится на Еву, что та сбежала.
Тяжело вздохнув, баба Люда, наказав ему остаться во дворе, вошла в дом. Мария сидела за столом, ковыряя вилкой картошку в тарелке.
― Здравствуй, Маша, ― произнесла старушка, входя в кухню. Тон ее был прохладным, прежде они не особо любили друг друга.
― Привет, ― буркнула Мария, не глядя на соседку. ― Чего тебе?
― Я пришла поговорить о Еве... ― Баба Люда не знала, как начать разговор.
― А что о ней говорить? ― злобно бросила Мария. ― Эта маленькая гадина бросила нас с Петькой, и сбежала! Не удивлюсь, если вместе со своим хахалем.
― Не сбегала она. ― Соседка присела на край табуретки. Слезы подошли к ее глазам. ― Ева лежит в больнице. Ее избили и изнасиловали.
Перестав сдерживать слезы, баба Люда громко зарыдала.
Мария выронила вилку из руки, и она, звякнув, упала на пол.
― Что... что ты сказала?.. ― ошеломленно пробормотала Мария.
― Ты слышала... ― всхлипнула соседка. ― Я только что оттуда...
― Ты врешь, старая ведьма! Врешь!
Баба Люда подняла голову и с горечью взглянула на нее.
― Послушай хоть раз кого-то кроме своих собутыльников. Твоя дочь в больнице, и нужны деньги на ее лечение. Что будем делать?
― Будем?
― Ева мне не чужая. Я не останусь в стороне.
Видя отношение Марии к дочери, престарелая соседка не ждала этого от нее, но мать Евы горько заплакала. Она не кричала, не ругалась в свойственной ей манере; уткнувшись лбом в ладони, Мария плакала. Громко и горько.
В этот миг в дом вошел Петя.
― Мам, там к тебе дядя Слава пришел... ― заговорил он с порога, но, оказавшись в кухне, осекся. ― Мам?.. Почему ты плачешь? Почему вы обе плачете?
― Петенька, иди во двор... ― ласково, стирая слезы, произнесла баба Люда. ― Все будет хорошо.
― Но...
― А ну, катись, куда сказано! ― закричала Мария. ― И этому скажи, чтобы убирался к черту!
Петя испугался и выбежал за дверь.
У Марии случилась настоящая истерика. Только в тот момент она поняла, какой ужасной матерью была все это время. Водка заставила ее забыть о собственных детях, она заставила ее ненавидеть дочь. Но разве Ева виновата в том, что родилась? Мария не имела никаких прав винить ее в этом, наоборот, она должна была стать ей нормальной матерью. Пусть и не идеальной, но матерью. А она была лишь жестокой змеей, ненавидящей не только дочь, но и маленького сына. Возможно, удели она Еве больше заботы и внимания, ничего такого не произошло бы. Но теперь поздно сожалеть. Теперь она обязана хоть наизнанку вывернуться, но найти деньги на лечение!
Иногда ситуации кардинально меняют мировоззрение людей. Вот и Мария словно вуаль с глаз сняла. Постепенно до нее дошел смысл слов соседки, постепенно сердце обдавало ужасом. Ее ничто не интересовало в жизни, кроме водки. А как же дети? Почему она посвятила себя бутылке, когда должна была подумать о сыне с дочерью?
― Это я во всем виновата... ― плакала она. ― Я...
 
В тот же день Мария увидела своих односельчан совершенно другими глазами. Те, кого она считала друзьями, ее многолетние собутыльники, с безразличием отнеслись к горю соседки. Ни один из них не дал ей и рубля.
― Это не мои заботы, ― было ответом каждого «друга».
Отчаянная женщина обегала всю деревню, из дома в дом, но никто не занял ей денег. Никто даже не посочувствовал ей. А от дома семьи Фёдоровых, куда она пришла с обвинениями, Мария и вовсе была послана главой семьи по всем известному адресу.
― Мой сын не совершал ничего такого, ― холодно заявил Николай Андреевич. ― Твоя Ева висла на нем, как дешевая шлюха. Неизвестно, с кем, кроме Олега, она еще таскалась!
― Ева ― не шлюха! ― кричала Мария. ― Она любила твоего сына, а он ее изнасиловал!
― Докажи! ― рявкнул Николай. ― У тебя нет ничего против Олега. Убирайся отсюда, пьяница!
Отчаянно плача, Мария побрела прочь. Были уже густые сумерки, когда она вернулась домой. Опустив голову, она медленно шла по дороге. Навстречу ей вышла баба Люда. Старушка протянула ей сложенный в несколько раз платок. В него было что-то завернуто.
― Здесь восемь тысяч, ― грустно сказала она. ― Я знаю, что этого мало, но это все мои деньги. Возьми.
Мария ошарашенно посмотрела на нее.
― Нет... ― почти прошептала она. ― Оставь. Тебе нужно на что-то жить.
― Я как-нибудь дотяну до пенсии, ― проговорила баба Люда. ― Еве эти деньги нужнее, чем мне.
Растроганная до глубины души, Мария дрожащей рукой взяла сверток. Посмотрев на соседку благодарными глазами, она крепко обняла ее и снова расплакалась. Баба Люда тоже не сдержала слез. В тот вечер Мария, наконец, поняла, что все время жила иллюзией беспечной жизни, окружая себя бесчувственными рабами водки. Лишь один человек во всей деревне не остался равнодушным к ее горю, один-единственный человек не отвернулся от нее, как это сделали все, кого она считала своей второй семьей. Этим человеком была ее одинокая престарелая соседка.
Попрощавшись с бабой Людой, Мария вошла в свой двор. Дойдя до крыльца, она села на него и, подперев голову руками, снова залилась слезами. Она не смогла... Не смогла вырастить дочь, как подобает; не смогла уберечь ее от беды; не смогла найти деньги на ее лечение. Она никудышная мать... В тот вечер Мария проклинала себя за все, что натворила: за образ жизни, за отношение к собственным детям; во всем, что произошло, она винила лишь одного человека ― себя.
Просидев на крыльце около пятнадцати минут, Мария встала и направилась к двери. В душе скреблись кошки. Ей было больно осознавать тот факт, что завтра ее дочь вышвырнут из больницы, как тряпку, и тогда жизнь девочки будет обречена. Дома она никогда не поправится.
Дернув ручку двери, Мария вздрогнула от неожиданности: к ее ногам упал небольшой бумажный пакет. Наклонившись, она подняла его, затем выпрямилась и посмотрела по сторонам. Вокруг никого не было. Она зашла в дом, заперла дверь и прошла на кухню. В пакете что-то было. Что-то небольшое, но твердое. Мария села за стол и дрожащими руками перевернула пакет. На нем не было никаких надписей. Определенно, это не почтовая посылка. В напряжении Мария отогнула свернутые края пакета и запустила в него руку. Она что-то нащупала. Когда она вынула это что-то, то чуть не лишилась чувств: в ее руке была солидная пачка тысячерублевых купюр. Почувствовав, как ее начало трясти, Мария уронила деньги на стол. С трудом дыша от нахлынувших эмоций, она заглянула в пакет, не зная, что еще хочет в нем увидеть. Внутри был лишь маленький белый листок, сложенный пополам. Трясущейся рукой она достала его и развернула. На нем аккуратным почерком было написано три слова:
«Этого должно хватить»
 
***
 
На следующий день пребывание и лечение Евы в клинике было полностью оплачено. Мария никак не могла прийти в себя после минувшего вечера. Она много раз пересказала историю бабе Люде, но обе так и не смогли понять, кто тот «добрый самаритянин», безвозмездно пожертвовавший ей такую внушительную сумму. В конверте оказалось сто пятьдесят тысяч рублей.
У женщин было мало вариантов. Все больше они сходились к мысли, что деньги тайно подбросил Николай Фёдоров, осознав вину своего сына. Но, кто бы там ни был, он спас Еву. Очень скоро она пошла на поправку. Травмы оказались не особо серьезными, и была огромная вероятность, что в дальнейшем не будет никаких последствий. Все время, что Ева провела в больнице, мать и добрая соседка не отходили от нее. Ева увидела Марию с совершенно другой, незнакомой ей стороны. Та выказывала всю заботу, на которую только была способна. Часто мать привозила Петю. Разумеется, она не озвучила ему настоящую причину того, почему Ева лежит в больнице. Мальчик бы рад видеть сестру, а она была рада тому, что он рядом. Часами Петя рассказывал ей о деревне и своих любимых вампирах. Ева больше не хотела относиться к этому так категорично, в больнице это даже веселило ее.
Так прошел месяц. Сначала выписали Марину, затем юную соседку Евы по палате ― Алену, с которой она успела подружиться. Саму Еву выписали последней. За минувшее время она поправилась, окрепла, даже стала улыбаться. Но крайне редко. Только Пете. Ева была малоразговорчива. Домой они с матерью вернулись почти в полной тишине. Сидя в автобусе, Ева безразлично смотрела в окно, и по дороге от шоссе не проронила почти ни слова.
Вот и родная деревня. При взгляде на нее в сердце Евы вспыхнула тоска. Поселок казался ей серым и унылым, будто был заброшенным. Даже люди во дворах выглядели, словно призраки. Ева с Марией и бабой Людой шли по родной улице, и в спины им упирались презрительные взгляды. Все теперь считали Еву девушкой легкого поведения и подсмеивались над ней.
Мария пригласила соседку к себе выпить чаю. Втроем они вошли во двор Митрофановых. Навстречу им выбежал радостный Петя.
― Ева, наконец-то ты дома! ― воскликнул он и крепко обнял сестру.
Ева грустно улыбнулась и сомкнула руки вокруг его маленького тельца. В следующий миг она почувствовала, как чья-то рука обняла ее плечи. Она повернула голову и увидела улыбающееся лицо Марии.
― Мы справимся, ― тихо произнесла мать, и на ее глазах блеснули слезы. ― Мы начнем новую жизнь. Обещаю.
В ответ Ева лишь печально улыбнулась.
 
Глава 26
 
Медленно, кружась в воздушном танце, снежинки падали на землю. Ева сидела у окна в своей комнате и неотрывно наблюдала за ними. Она любила снег. Прежде она смотрела на него со счастливым блеском в глазах, но теперь ее лицо не выражало ни одной эмоции. «Стеклянный» взгляд упирался в окно, но не видел ничего ― ничего, что могло бы вызвать хоть легкую улыбку.
Темнело. Подходил к концу последний день декабря. Ночью народ будет отмечать наступление нового 2009-го года. Несмотря на то, что этот праздник в семье Митрофановых никогда не отмечался так, как должен был, Ева любила его. В нем всегда чувствовалось некое волшебство. Но теперь он был ей безразличен. Просто обычный день... Просто обычная ночь...
Мария и баба Люда хлопотали на кухне. На часть денег, что остались после оплаты за лечение Евы, Мария купила продуктов, чтобы накрыть стол к празднику. Добрая соседка была приглашена на торжество. Своих бывших приятелей Мария не позвала, хотя многие настойчиво напрашивались. Она не забыла, как они отвернулись от нее в трудную минуту. Баба Люда подарила детям по мешочку со сладостями, и Петя уже уплетал их за обе щеки, сидя по-турецки на своей кровати.
Ева равнодушно относилась к сладкому. Особенно не любила черный шоколад. Задумчиво смакуя дольку мандарина, она не сводила взгляда с окна. Из трубы на крыше соседского дома весело поднимался серый дым, а в окнах мелькали человеческие фигуры. Они тоже были заняты приготовлениями.
Петя вышел спустя пятнадцать минут. Отправился наряжаться. Разумеется, его образ был предопределен: он нарядится вампиром. Мальчик даже сценку какую-то подготовил. Как только за ним закрылась дверь, Ева легла на кровать. В душе было пусто. Ей не хотелось ни праздника, ни веселья. Ей хотелось тишины ― вечной тишины и прекращения боли. Нет, не физической ― ее больше не было. Моральной. Душа ее была разбита, сердце разорвано, чувства растоптаны. Одинокая слеза скатилась по щеке и упала на подушку. Еве больше не хотелось жить. Она устала натягивать улыбку, чтобы не расстраивать мать, брата и соседку, заменившую им с Петей бабушку; устала притворяться, что все в порядке. Ничего не было в порядке! Она опозорена, и это клеймо не сотрет с нее даже сам Бог.
Возможно, какая-то девушка смирилась бы с этим, начала новую жизнь, но не Ева. Она всегда трепетно относилась к своей чести, мечтала отдать ее любимому человеку на широкой кровати в комнате со свечами. А в итоге отдала ее троим пьяным извращенцам на полу заброшенного дома. Она не могла с этим жить. Омерзительные прикосновения все еще призраками блуждали по ее коже, гадкие слова и смех звучали в ушах, боль отдавалась где-то в глубине измученного тела. Их сумасшедшие лица всплывали перед ней всякий раз, как только она закрывала глаза.
Ева вдохнула в себя порцию морозного воздуха. Сумерки стали гуще, и на улице не было ни души. Все готовились к празднику. Стоя во дворе, она оглянулась на дом. В окне, за тонкой занавеской она различила силуэт матери. Рядом суетилась баба Люда, а через секунду к ним подбежал Петя. Из дома раздался веселый смех.
― Я люблю вас... ― грустно прошептала Ева.
На кровати Евы, у самой подушки лежал листок, вырванный из тетради. На нем было написано синими чернилами:
«Мамочка, прости меня! Я не могу больше с этим жить... Никогда не смогу... Не сердись на меня. Я люблю тебя, Петю и бабу Люду.
Ева»
В невысоком сарае скрипнула старая балка. Упала на пол маленькая табуретка, а в воздухе, в полуметре от земли, покачнулось тело, судорожно вздрагивая ногами.
 
***
 
― Я просто не узнаю тебя, Машка! ― весело проговорила баба Люда, вытирая только что вымытую тарелку. ― До чего же ты изменилась за этот месяц!
― Нет, не изменилась, Люда, ― со вздохом сказала Мария. ― Я по-прежнему хочу напиться. Сдерживаюсь только из-за Евы. А еще я поняла, какой тварью была все эти годы.
― Ну, не надо так. ― Соседка положила руку ей на плечо. ― Все мы ошибаемся...
― Это не ошибка! То, как я вела себя с детьми, особенно с Евой, нельзя назвать ошибкой. Это намного хуже. Я виновата в том, что с ней произошло. Только я!
― Ты не виновата, ― ласково сказала баба Люда.
― Нет, виновата! ― возразила Мария. ― Полжизни меня интересовала только водка!
― Это пройдет, ― вздохнула старушка.
― Сомневаюсь... ― Мария опустила голову.
― Мам! ― Громкий голос Пети заставил женщин прервать свой разговор.
― Что? ― Мария отстраненно посмотрела на вбежавшего в кухню сына.
― Я хотел показать Еве шляпу, которую нашел в твоем шкафу, но ее нет в комнате, ― взволнованно проговорил мальчик. ― Я нашел это. ― Он протянул матери листок в клетку. ― Какая-то записка, по-моему. Что это значит?
Взяв листок в руки и прочитав написанное, Мария побледнела на глазах. Ахнув, она прикрыла рот рукой и задрожала. Баба Люда выхватила записку и спустя несколько секунд схватилась за сердце. Сорвавшись с места, обе женщины бросились к выходу. Петя недоуменно смотрел им вслед.
 
Жизнь почти покинула тело Евы. Тугая веревка сжимала горло, не давая вздохнуть. Это оказалось страшнее, чем она предполагала. В фильмах все было иначе. Перед глазами поплыли черные пятна, сердце в ужасе сжималось, из последних сил выполняя свою работу. Открыв рот, насколько могла, Ева пыталась поймать хоть каплю воздуха, но попытки были тщетными. Из глаз полились слезы, ей вдруг расхотелось умирать. Но назад пути не было...
...или был?
Когда сердце Евы почти остановилось, сарай озарила яркая вспышка. Буквально сразу же веревка лопнула, и обессиленное тело упало на землю. В измученные легкие хлынул большой поток воздуха, а где-то вдали кто-то позвал ее по имени. В следующую секунду Ева потеряла сознание.
Она могла дышать... Все еще ощущая сильную слабость, Ева приоткрыла глаза. Она лежала на своей кровати. Шею пересекала бордовая полоска, а на лбу красовалась ссадина после отнюдь не мягкого «приземления». Ей повезло, ― она вполне могла бы сломать себе шею. И то, что этого не произошло, можно было назвать чудом.
― Очнулась! ― радостный голос прозвучал совсем рядом. Ева узнала его. Он принадлежал бабе Люде.
Через пару секунд в комнату вбежала взволнованная Мария.
― Ева! Дочка! ― эмоционально восклицала она на ходу. ― Ты что ж делаешь, дурёха?
Подбежав к дочери, Мария крепко обняла ее и поцеловала в лоб. Ева поморщилась. Прикосновения матери причинили ей слабую боль.
― Как хорошо, что веревка прогнила, ― радовалась мать. ― Зачем же ты так? Разве так можно?
Ева молчала. Она не отвечала не потому, что не могла, а потому, что ей нечего было ответить. Ей было стыдно за свою глупость. Но еще несколько минут назад эта глупость казалась ей единственным выходом из сложившейся ситуации.
 
Невзирая на то, что случилось, праздник все-таки был отмечен. Мария хотела лишь одного: чтобы ее дочь хоть единожды искренне улыбнулась. Она заслужила этот праздник. Если еще совсем недавно Марии было плевать на душевное состояние Евы, то теперь все изменилось. Изменилась она сама. Зачастую только горе может поменять взгляды человека. Тем вечером лучшим лекарством для душевной раны Евы казалось веселье. Права ли была Мария, думая так? Нет? Кто знает... Всем свойственно ошибаться, но никому не запрещено делать попытки.
Мария помогла дочери дойти до кухни, где был накрыт стол. Традиционные салаты, горячее, газированные напитки, и даже маленькая елочка, обмотанная мишурой, ― все это находилось в кухне.
В доме Митрофановых собралось всего четыре человека, в то время как другие отмечали Новый год шумными компаниями. Но людям, сидящим в уютной обстановке за столом и аплодирующим творческим стараниям восьмилетнего ребенка, не нужен был этот шум. Им хватало друг друга, они были сплочены, и радость играла в их сердцах. Даже в сердце Евы. Улыбаясь, она хлопала в ладоши, уже не относилась так негативно к увлечению брата. Ну, подумаешь, сегодня вампир, а завтра ― человек-амфибия! Теперь она думала так.
Утром первого января Ева проснулась раньше всех. Несмотря на то, что спать легла в три часа ночи, к восьми утра она полностью выспалась.
Застелив постель и одевшись, она вышла из комнаты. Ей не давала покоя странная вспышка, которую она видела перед тем, как порвалась веревка. Почему-то Еве казалось, что, если бы не та вспышка, то с веревкой ничего бы не случилось. А может, ей просто привиделось? Кто знает, что мерещится людям перед смертью...
Ева накинула куртку и вышла во двор. Снег ровным покрывалом лежал на земле, а мелкие, редкие снежинки еще падали с неба. Пройдя по запорошенной дорожке, Ева остановилась у сарая. Что она ждала там увидеть? Порванную веревку? Или какое-то послание? Ничто не исключено. Только вот веревку мать, скорее всего, уже выбросила.
Но предмет, чуть не ставший причиной смерти Евы, по-прежнему лежал на земле. Точнее ― его часть с петлей. Ева подняла ее и осмотрела. В глаза ей сразу бросился конец веревки. Он весь почернел, и казалось, был опален. Ева поднесла его ближе к глазам. Так и есть: конец веревки сплавился и обуглился. Она порвалась не от того, что прогнила; это случилось потому, что была прожжена. Но чем? Ну, конечно же, та вспышка Еве не привиделась! Она была настоящей! Встал вполне логичный вопрос: откуда она появилась в сарае?
«Я снова сделала это... ― в ужасе подумала Ева. ― Это я вызвала огонь. Я ― ведьма».
Болезненно сглотнув, Ева отвязала второй кусок веревки от балки, затем бросила оба в угол сарая. Ей стало страшно. Она не хотела быть той, кем, скорее всего, являлась. Ведьма... Только этого не хватало! Неужели односельчане правы? Неужели Ева Митрофанова ― колдунья? От этой мысли ее передернуло, и она побрела назад, в дом.
Полдня прошло в тишине и спокойствии. Пытаясь отвлечься от мрачных мыслей, Ева занялась уборкой. Петя только что проснулся, и сразу же отправился на кухню позавтракать оставшимся после праздника салатом. Мария проснулась позже всех. Выглядела она неважно. Ей хотелось выпить. Все же, от пагубной привычки просто так не избавишься. Украдкой посмотрев на детей, она решила не омрачать их утро неприятным зрелищем. К бабе Люде она тоже не пошла, хотя детям сказала именно это.
Выйдя из дома, Мария Митрофанова направилась к киоску на окраине деревни. Там она была постоянной клиенткой. Женщина решила купить маленькую бутылочку и оприходовать ее прямо на улице. Взяв сосуд с «магической» жидкостью, Мария отправилась туда, где раньше был клуб. Там, в тихом местечке, под деревом можно было спокойно выпить.
Дойдя до места, Мария печально посмотрела на останки клуба, запорошенные снегом. Ей вспомнился тот роковой вечер, унесший жизни двенадцати человек. Какой ужас царил здесь тогда! Крики безутешных родителей, милицейские допросы, обугленные тела... Мария нервно сглотнула и вновь порадовалась, что никого из ее детей не оказалось здесь в тот вечер. Никого ли? Она так и не узнала о том, что Ева была в клубе и видела своими глазами, как начался пожар.
Устроившись под деревом, Мария запустила руку в карман, чтобы достать бутылку и завернутую в салфетку скудную закуску, как вдруг неподалеку услышала голоса:
― Да, не парься! Мой отец позаботился обо всем. Против меня ничего нет.
― А если ей удастся доказать? Что тогда? Ты не подумал?
Первый голос принадлежал парню, второй ― девушке. Мария сразу узнала их обладателей.
― Не смеши меня! ― воскликнул парень. ― У нее нет шансов! Да, она и не пойдет против нас. Тем более, Заур додумался прихватить с собой презервативы, чтобы никто не привязался с вопросами. Я вообще в восторге от этого парня!
― Все-таки, это рискованно... ― протянула девушка. ― Мне как-то не по себе.
― Ты жалеешь ее?!
― Нет, просто я не хочу в тюрьму.
― Тебе она не грозит. ― Голос парня звучал уверенно. ― Эта серая мышь даже пикнуть не посмеет.
― Откуда такая уверенность? ― недоверчиво спросила девушка.
― А то ты ее не знаешь! ― раздраженно бросил парень. ― Она боится нас, как огня.
― Так значит, это правда, ― прозвучал за их спинами мрачный голос.
Олег и Катя резко обернулись. Позади них стояла Мария Митрофанова. На ней было серое потертое пальто, ломкие волосы трепал ветер. Увидев ее, Катя напряглась. Она была удивлена, взглянув на Олега ― его лицо осталось невозмутимым.
― Да, мамаша, это правда, ― язвительно выдавил Олег.
Мария даже не удивилась наглости Фёдорова-младшего. Моральную гниль, исходившую от него, мог почувствовать кто угодно. Но Марию все равно взбесил его тон.
― Как ты говоришь со мной? ― прошипела она.
― А как с тобой еще говорить, пьяница? ― Олег усмехнулся. ― Чего гуляем в одиночестве? Где твои собутыльники?
Не выдержав подобной дерзости, Мария подбежала и замахнулась на него. Но Олег перехватил ее руку и с силой толкнул женщину.
― Не прикасайся ко мне! ― брезгливо выплюнул он. ― Алкоголичка неизлечимая!
Не удержавшись на ногах, Мария упала на землю. Тут же она почувствовала, как карман стал быстро промокать, ― разбилась так и не выпитая бутылочка. Катя вздрогнула, увидев, как грубо Олег обошелся с женщиной, но он решил не останавливаться на этом. Разглядев мокрое пятно на пальто Марии и почувствовав едкий запах, стремительно наполнявший собою воздух, он недобро рассмеялся.
― Ты уже из дома не можешь выйти без бутылки! ― давясь смехом, хохотал он. ― Как жаль, что тебя не было с нами в тот вечер. Ты бы гордилась тем, как твоя дочка выхлебала целый стакан водки. Вся в мамашу!
Марию пробил озноб. И не от холодного ветра и снега, попавшего ей за шиворот, а от упоминания этим мерзавцем ее дочери. Мария помнила слова врачей о том, что в крови Евы был обнаружен алкоголь, но не поверила им, проигнорировав даже письменное заключение. Но теперь ей стало известно, что никакой ошибки не было. Она поняла, что изнасилование ― не единственное, что бедной Еве пришлось пережить в тот страшный вечер. Сначала эти малолетние свиньи напоили ее, а затем, разморенную и беспомощную, грубо пустили по кругу. Ева никогда прежде не брала в рот ни капли спиртного; она ни за что не выпила бы его по своему желанию. Они заставили ее! Они ― ее драгоценный Олег и его подлые друзья, ― насильно заставили ее выпить, чтобы потом она меньше сопротивлялась.
― Передай дочке, что она была великолепна, ― едко проговорил Олег, смакуя каждое слово. ― Наверное, она очень довольна тем, что я был у нее первым.
Нечеловеческая ярость красной пеленой застлала глаза Марии. Каждое слово Олега било ее прямо в сердце. А затем она вдруг перестала себя контролировать.
― Гори в Аду, скотина! ― переполненные болью и яростью, слова слетели с ее губ.
Дальше было все, как в тумане. Мария не помнила, как встала, как запустила руку в карман, как затем взмахнула ею...
...Дикий крик Кати вернул Марию Митрофанову в реальность. Словно пелена спала с ее глаз, и она тут же в ужасе отшатнулась, тряся напряженной рукой с едва согнутыми пальцами: глаза Олега смотрели прямо на нее, но не выражали жизни; из его рта потекла густая кровь, а из шеи, разрезав напополам артерию, торчало горлышко разбитой бутылки. Пошатнувшись, Олег упал на колени, а затем глухо повалился лицом в снег. 
 
Идеал-1. Истоки (Главы 27-28)
Идеал-1. Истоки (Главы 23-24)
Рейтинг: +3 285 просмотров
Комментарии (2)
Андрей Мерклейн # 7 января 2015 в 15:07 +1
Поделом мерзавцу...но что теперь будет с матерью Евы? Это же тюрьма...
4545 # 7 января 2015 в 15:14 +1
Она самая ее и ждет. Конечно, как мать, ее понять можно. Любая женщина бы на ее месте так же поступила, наверное. Но вот теперь Ева и Петя попали под угрозу остаться одни.