Портрет

23 сентября 2013 - Ирина Мороз

Портрет

На летние каникулы меня отправили к бабушке и дедушке в Крым. Я взяла с собой чемодан и тяжёлую нотную папку, заполненную всевозможными сборниками игры на фортепиано. В музыкальной школе я получила задание: разучить за лето два этюда, несколько пьес и вальс Шопена. Родители немного опасались отпускать меня одну, но я им пообещала хорошо себя вести и во всём слушать проводницу поезда, которая вызвалась присматривать за мной, несмотря на то, что уже месяц назад мне исполнилось десять лет.

Чем дальше мы отъезжали от Москвы, тем бесцветнее становились пейзажи за окном. Они быстро менялись и, подобно фотографиям в альбоме, легко находили место в моей ещё не переполненной впечатлениями детской памяти.
В Симферополе меня встретил дедушка. Они с бабулей жили в пяти минутах ходьбы от вокзала. А уже через полчаса мы втроём сидели за столом в уютной кухне, и я с удовольствием уплетала караимские пирожки, запивая их кизиловым компотом.

Утром я играла на пианино, а остальное время слонялась по дому в поиске какого-нибудь занятия.

Как-то раз, открыв ящик книжного шкафа, я увидела надорванный пакет с листами белой бумаги и коробку заточенных карандашей, пахнущих свежеспиленным деревом.

С разрешения бабушки я закатила скатерть на большом обеденном столе, аккуратно разложила новенькие канцелярские принадлежности и начала рисовать. Перепробовала все карандаши в коробке. Они оказались разной жёсткости. Первые линии получились спотыкающиеся, похожие на плохо отработанное стакатто.

«Нехорошо, – подумала я, – нужно сильнее нажать на карандаш». – Попробовала ещё раз. Грифель проделал бороздку в бумаге.

«Нет. Таким образом можно и дырку продырявить. С этим карандашом следует обращаться деликатно, прикасаться к нему ласково, как будто это клавиша фортепиано».

Следующая линия получилась уверенней, красивей.

«Вот это другое дело!»

Постепенно карандаши начали подчиняться руке. Они принялись выделывать сложные узоры из множества линей. Вот тоненькая, как волосок. А эти широкие и прямые. А тут мелкие штрихи. Они бегут и исчезают в конце листа. Как балерины – со сцены – за кулисы.

     «Это, как играть этюды Черни, чтобы разогреть руки», – подумала я.
Через час половина пакета бумаги была изрисована вдоль и поперек всякой ерундой. Так охарактеризовал дедушка плоды моих стараний.
Засыпая, я вновь увидела картинки из поезда. Решила, что завтра непременно попробую их изобразить.
  Утром мы с дедом куда-то ходили, что-то покупали, я целых два с половиной часа играла на пианино, потом помогала бабушке по дому, но мысли... Мысли мои плутали по белым прожилкам бумаги между переплетениями серых карандашных линий.. Старый стол c разбросанными на нём каляками-маляками гипнотизировал меня. Я зажмурила глаза. Опять появилось вчерашнее трепетное чувство, вроде ожидания чего-то. Странное чувство... Со мной, бесспорно, что-то происходило.
     Я взяла новый лист бумаги, выбрала карандаш и спокойно, без вчерашней спешки сделала первый набросок.
Появились очертания местности, напоминающие один из хранившихся в моей памяти пейзажей. Рука двигалась всё увереннее, как будто проигрывала по нотам давно знакомую фортепианную пьесу.
В гостиную заглянул сосед – давний друг моего деда. Удивлённо посмотрел на меня и, вдруг, подняв палец вверх, мгновенно исчез. Он вернулся через несколько минут, притащив огромный рулон плотной желтоватой бумаги, большую книгу и коробку от конфет. В ней оказались железные кнопки с плоскими набалдашниками и кривые палочки чёрного угля.
     – Большому художнику большие полотна,  – сказал сосед низким бархатным голосом и, весело подмигнув, принялся прикалывать развёрнутый рулон к стенке изъеденного шашелью и продырявленного гвоздями шкафа. – Держи!– Он протянул мне книгу, на первой странице которой была отпечатана чёрно-белая фотография старика с одухотворённым лицом и длинной седой бородой.
– Его изобразишь – поклон тебе низкий. Любимый он мною беспредельно. Память мне будет. А ты работай, работай! Не отвлекайся понапрасну!
   Сосед ушёл, а я стала думать, как же мне осилить такую работу. Это ведь не этюды Черни и не фортепианные пьесы. Это настоящая симфония, в которой звучат все необходимые инструменты от нежной флейты до фанфар, а точный взлёт дирижёрской палочки может сделать произведение бессмертным, так же, как случайный – предаст забвению...
   Пока я обо всём этом размышляла, меня вновь посетило знакомое, и уже ставшее желанным, чувство. Я слышала о нём давно. Но только теперь, когда оно открылось мне, я вправе назвать его Музой. Ведь это Муза. Как странно. Муза. Музыка. Искусство – оно живое. Единое. Только выглядит каждый раз по-новому, словно маску надевает. То в живопись превратится, то в музыку, то в балет или поэзию. Но сущность его одна: вывернуть душу человека наизнанку. Чтоб открытая была для любой красоты. Для любой печали. Для горя. Для радости. Для веселья...
   Я взяла уголь и подошла к шкафу. Рядом на стуле лежала раскрытая книга с портретом писателя. Сделала первый штрих.       Начало фразы. Рука с углём побежала по бумаге вверх. Две октавы. По кругу и назад. Вниз. До самых басов. Закончен контур бюста. Глаза. Глаза тёмные. Смотрят исподлобья. Затушевать. Нет. На пол тона светлее. Ещё пол тона. Здесь сплошные полутона. Какая музыка света. Тень скачками. Квартами. Квартами. По всей левой щеке. Углы губ опущены. По секунде с каждой стороны под усами. Вьющаяся борода. Спадает хроматической гаммой. До самой груди. Седая. Пи-а-нис-си-мо. Свет растворяется. Осторожно. Еле прикасаться. Левый край стереть рукой. Руки чёрные от угля. Неважно. Нужно подняться на две терции вправо. Уголь щекочет бумагу, как трели – верхние регистры клавиатуры. Напряжение нарастает. Сильнее нажимаю на уголь. Крещендо. Чёрная тень за головой. Форте. Ещё бросок руки вправо. Линии быстрые. Чёткие. Нажать резко. Штрихи грубые. Короткие. Энергичные. Фортиссимо. Заключительный аккорд. Конец. Уголь треснул и раскрошился. Руки опустились. Всё!
Обессиленная, я повалилась на диван. Долго глядела в потолок. Ничего не видела. Ни о чём не думала. По всему телу разлилась нега. Нирвана. Ощущение невесомости. Ещё одно новое, ни с чем несравнимое чувство. Не хочу упустить. Пусть длится вечно.
Я, наверное, задремала... С трудом приподнялась. С опаской глянула на шкаф…