ОЛЬГО
				        "Милая моя девочка, -- ласково сказал доктор, с грустью 
посмотрев на Маришку, -- детей у Вас не будет никогда..."  Далее он 
нарисовал схему и наглядно объяснил, почему мужские клетки не могут 
добежать до женской половинки, и на каком этапе они погибают. Маришка 
слушала его с глазами, полными слёз. Она тупо смотрела на эту злосчастную
 схему через мутную пелену слёз и сосредоточенно твердила себе: "Не 
реветь, не реветь, не реветь!!!" А иначе, за первой капнутой слезинкой, 
она пролила бы море слёз, рыдая прямо здесь, в этом кабинете, чего ей 
очень и очень не хотелось. И она не заплакала... 
							           Выйдя из больницы, будучи 33 лет от роду, Маришка с горечью 
подумала: "Ну, вот и всё! Это конец." Конец её пятилетнему супружеству, 
которое не дало ей ничего: ни детей, ни новых друзей, ни единения 
духовного, а лишь только плотское. Но этого для счастья оказалось 
недостаточно, хотя все мужчины, почему-то, считают наоборот.  Сборы были
 недолги. Официально они уже были разведены, оставалось только в ЗАГСе 
 проставить штампы, но почему-то всё ещё продолжали жить вместе. 
							          Оставив записку на видном месте стола, прихватив с собой белоснежную ангорку Сильву с янтарными глазами, 
Маришка в этот же день уехала к маме.   И неожиданно для себя, она вдруг
 оказалась свободной. Свободной как птица, выпущенная из клетки, но 
только она не знала, что ей делать с этой свободой. Пустота в душе 
оказалась огромной, и её надо было чем-то заполнить. Поэтому через 
месяц, молодая женщина оказалась в Познани, торгующей какой-то ерундой 
на местном рынке. Стоял май 1993 года. Домой возвращаться не хотелось, 
 и она провела там безвыездно полгода, оформив у хозяйки временную 
прописку. Познань -- это юг Польши, поэтому все фрукты, начиная с 
клубники и кончая арбузами, были за 3 копейки. А продукты в магазине 
удивляли своей свежестью и необыкновенной вкусностью. Маришка 
перепробовала ВСЁ!!!  Но всё хорошее имеет отвратительную черту быстро 
заканчиваться. Так же быстро пролетело и это польское лето, наступали 
холода, дожди. Торговля  на уличных рынках  превращалась в мокрый нос,  и окоченевшие руки-ноги. Поэтому, в октябре, вернуться домой ей 
всё-таки пришлось. 
							           А дома, через недельку, объявился  её благоверный, и просто 
оборвал телефон своими звонками и сумбурными объяснениями, как он по ней
 соскучился. Маришка словам не верила, но вот устоять перед его дрожащим
 голосом, просто не смогла... И она, забыв про штамп о разводе, 
безрассудно бросилась в голубой омут его глаз. 
							          Прошёл их "медовый" месяц. И вот, однажды, случилось  оно, 
настоящее чудо! Чудо, которому они сначала просто не поверили -- у 
них будет ребёнок. Будет! Будет! Будет! Их долгожданное чадушко! Вопреки 
всем врачам и их дурацким прогнозам. И только тот мудрый доктор, который
 рисовал когда-то Маришке злосчастную схему, выслушал её сумбурный рассказ, и глубокомысленно изрёк: "Да-а,  бывает и так... Перемена климата и среды обитания в целом, а также самого 
питания в частности, приводит иногда вот к таким неожиданным 
результатам. Ну что ж, примите мои поздравления!" 
							          С этого месяца у Маришки началась вторая жизнь. Первая -- то, что было "до", а вторая -- то, что будет "после".  Всё 
начинало приобретать какой-то новый смысл, теперь она жила во имя 
чего-то и для кого-то. Очень рано, почувствовав первое шевеление своего младенчика, она радостно 
шептала своему милому: "Словно рыбка во мне плавает!" Шептала, будто боясь спугнуть свою птицу Счастья. И её милый Витёк жмурился, словно сытый кот, прикладывал ухо к её растущему 
животику,  слушал там что-то и согласно мотал белобрысой головой. 
Потом осторожно целовал пупок и готов был задушить её в своих объятиях. 
							           С середины срока они уже знали, что будет девочка, и начали 
подбирать ей имя. Маришка выписала все понравившиеся имена в столбик, и
 когда дошла до имени Ольга, вдруг остановилась. Она сразу же вспомнила 
Польшу и чету  немолодых поляков, которые сдавали ей жильё. У них было 2
 дочери: старшая жила в Париже, была точная копия своей мамочки -- типичной, 
невыразительной польки. А вот младшая -- ну, просто, вылитый отец! 
Черноволоса, смугла, кареглаза, невероятно хороша и страсть, как 
смешлива. Вдобавок ко всему, ещё и с русским именем -- Ольга. Но поляки 
произносили его как-то на свой манер: Ольго. Это звучало очень забавно и
 мило из их уст.  Маришка моментально вспомнила всё, затем уверенно 
вычеркнула все имена, оставив только одно -- Ольга. И теперь, поглаживая
 животик, в котором росла их долгожданная радость, будущие родители 
называли её уже по имени: "Оленька, Олечка, Олюшка!" И Оленька начинала 
шевелиться,  переворачиваться, толкаться ручкой-ножкой, как бы отвечая 
им:"Слышу-слышу вас!" 
							          "На кого же будет похожа моя доченька? -- думала иногда 
Маришка. -- Пусть будут глаза и ресницы папины, а вот нос мой, потому 
что у него -- картошкой." Будущая мамочка пела песни, ходила в музей 
любоваться шедеврами, рисовала сама -- и всё это для неё, для Оленьки. 
Ей очень хотелось, чтобы дитя стало художником.  Вместе с мужем, будущая
 мамочка ходила на рыбалку, прихватив с собой и Сильву. Кошка, с 
дрожащим от нетерпения хвостом, не сводила янтарных глаз с поплавка, 
потому что вся селявка доставалась ей. А молодая женщина сидела на траве
 под мягкими лучами заходящего солнца, прищурившись, смотрела на Витю в 
оранжевом ореоле, и умиротворённо думала: "Вот оно какое -- счастье..." 
							           Стоял июнь, до родов оставалось --  ровно месяц. А в начале 
июля Маришке случайно попал в руки православный календарь, из которого 
она с удивлением узнала, что 24 июля /это было воскресенье/ -- день 
равноапостольной княгини Ольги. "Это судьба! Я  непременно должна родить
 в этот день,"-- решила она. 
							            И вот, в 4 часа утра 24 июля, стало ясно, что срок родов 
наступил. Схватки были несильными, и Маришка, жалея будить мужа, 
тихонько прошла на кухню, распахнула настежь окно, и поставив чайник, 
включила радио. "Виват, король, виват!" -- пропела ей Тамара Гварцетели 
прямо в ухо, и она с готовностью подхватила:" Виват, король!"  И дальше 
они вместе допели эту победную песню прямо в раскрытое окно, и волна 
тёплой радости разливалась по всему её телу.  Удивлённый  и заспанный 
Витёк появился в дверях кухни.  Увидев лицо Маришки, он вдруг всё понял.
 "Что, уже?"-- только и смог испуганно произнести он.  А боль постепенно
 нарастала и нарастала волной, схватки всё учащались. И вот, уже к  8-ми
 часам, пришлось  вызвать "Скорую", которая, включив сирену с мигалкой, с
 шиком доставила новоиспечённую роженицу в роддом. Витя всю дорогу 
прижимал её  руку к своей щеке, целовал её побелевшие пальчики и 
повторял, как заведённый, одни и те же слова: "Не бойся, я с тобой!"  Но
 она всё равно боялась... 
							           Уже лёжа на столе огромного и пустого родильного зала, 
послушно выполняя рекомендации всезнающей акушерки, испуганная  Маришка 
мысленно просила княгиню Ольгу: "Помоги!" Роды почему-то затягивались, 
черная головка младенца уже была видна, но дальше дело никак не 
двигалось. И врачи, громко посовещавшись, решились на крайний метод -- 
доставать ребёнка щипцами. Когда в родильный зал вошла медсестра с 
большим, блестящим подносом, уставленным всевозможными орудиями пытки, у
 Маришки похолодело всё внутри, и от страха оборвалось сердце. "Только 
не это!"-- в ужасе закричала она. И через пару минут, когда наступила 
очередная схватка, она так расстаралась, что младенец пулей  выскочил из
 её утробы. Акушерка ловко подхватила новорожденного в подставленную 
простынку, а женщина-врач удовлетворённо потирала руки и хитро 
улыбнулась: "Что, испугалась? Вон как скоро разродилась." Ребёнка смешно
 держали за  ножки, словно курицу на рынке, и вдруг он громко закричал, 
раскрывая пронзительным криком свои лёгкие, и уже задышал 
самостоятельно. "Молодец! А у вас девочка, мамаша, 56 см, 3 кило 650 
грамм," -- произнесла акушерка дежурную фразу, и добавила: "Активная, на
 10 баллов!" Потом ловко помыла младенца прямо под краном и 
осторожно положила его голышом прямо на живот новоиспечённой 
родительницы. "Кто мамаша?  Я, что ли?"-- удивлённо подумала Маришка, 
устало улыбаясь и с интересом разглядывая своё дитя. А 
новорождённая, от души накричавшись и раскрасневшись, удивлённо смотрела
 на всех мутными глазками, и неумело пыталось сосать мамину грудь. 
Наконец, у малышки всё получилось, она засопела и вкусно зачмокала. 
							         "Моё дитяточко, моё солнышко, моя Оленька! Волосы чёрненькие, 
глазки синие, пальчики крохотные, а вот носик, точно, как у папы -- 
картошкой! Ну, просто -- вылитая  КРАСАВИЦА!!!" 
						  |